Горшок золота - читать онлайн книгу. Автор: Джеймз Стивенз cтр.№ 7

Поскольку супруг ее был в отлучке в дальнем углу леса, ничего тут покамест было не поделать, а потому лепрекон вернулся к своим собратьям без всяких добрых вестей, однако пообещал сходить еще раз назавтра спозаранку.

Когда Философ вернулся в тот день поздно вечером, Тощая Женщина его поджидала.

– Женщина, – молвил Философ, – тебе полагается быть в постели.

– Полагается мне, говоришь? – отозвалась Тощая Женщина. – Я б уведомила тебя, что в постель отправлюсь, когда пожелаю, и встану, когда пожелаю, не спрашивая позволения ни у тебя, ни у кого бы то ни было еще.

– Это неправда, – молвил Философ. – Сонная ты делаешься независимо от того, нравится тебе это или нет, и просыпаешься, не дав на то разрешения. Как и многие другие обычаи, в том числе пение, танцы, музыка и лицедейство, сон обрел народную любовь как часть религиозных отправлений. Нигде так легко не отходишь ко сну, как в церкви.

– Известно ли тебе, – проговорила Тощая Женщина, – что сегодня сюда приходил лепрекон?

– Не известно, – молвил Философ. – И невзирая на то что минули бессчетные века с тех пор, как первый спящий (вероятно, с необычайной натугой) погрузился в свой религиозный транс, мы ныне способны целиком проспать какую-нибудь религиозную церемонию с легкостью, какая была б источником богатства и славы тому доисторическому молящемуся и его алтарникам.

– Ты собираешься дослушать, что я тебе говорю о том лепреконе? – спросила Тощая Женщина.

– Не собираюсь, – молвил Философ. – Высказывалось предположение, что спать мы отправляемся вечером, потому что делается слишком темно для любых иных занятий; однако ж совы – народ, почитаемый за благоразумие свое, – в ночную пору не спят. Летучие мыши – опять же, род очень проницательный – спят в разгар дня, да еще и обаятельным манером. Цепляются за ветку дерева пальцами ног и висят головой вниз – в позе, которую я считаю исключительно благодатной, ибо приток крови к голове, свойственный такому перевернутому положению, наверняка порождает сонливость и некоторое отупение ума, вынужденного либо уснуть, либо взорваться.

– Ты хоть когда-нибудь прекратишь болтать? – пылко возопила Тощая Женщина.

– Не прекращу, – молвил Философ. – В некоторых отношениях сон полезен. Это прекрасный способ слушать оперу или смотреть что-нибудь по биоскопу. Как средство для грез ничего не ведомо мне, что сравнилось бы со сном. Как занятие сон благодатен, а вот как способ скоротать ночь – невыносимо нелеп. Если ты собиралась что-то сказать, любовь моя, говори сейчас же, прошу тебя, однако никогда не забывай подумать, прежде чем заговорить. Женщину должно быть видно редко, а вот слышно – никогда. Молчание – начало добродетели. Облекаться молчанием означает облекаться красотой. Звезды не галдят. Дети должны всегда быть в постели. Это всё серьезные истины, им нельзя противоречить, а значит, молчание им подобает.

– Овсянка твоя – на печке, – сказала Тощая Женщина. – Сам себе возьмешь. Я и на ширину своего ногтя не сдвинусь, хоть помирай ты от голода. Надеюсь, там, в каше, – комки. Сегодня здесь был лепрекон Горт на Клока Моры. Покражу их горшка золота они сваливают на тебя. Старый ты воришка! Вислоухий ты, мосластый, дурноглазый!

Тощая Женщина метнулась опрометью в постель. Из-под одеяла обратила она пылающий яростный глаз на супруга. Пыталась навести на него разом прострел, зубную боль и столбняк. Если б довольно ей было сосредоточиться на какой-то одной из этих пыток, она, возможно, и преуспела бы, навлекши напасть на мужа в согласии со своим желанием, но ей не удалось.

– Окончательность есть смерть. Совершенство есть окончательность. Ничто не совершенно. Там комки, – молвил Философ.

Лепрекон, возникши в сосновом бору назавтра, увидел чуть поодаль от домика двоих детей. Вскинул раскрытую правую ладонь над головой (таково приветствие и у дивных, и у гэлов), а затем пошел бы себе дальше, однако замер – его вдруг посетила некая мысль. Присев перед детьми, он долго смотрел на них, а дети – на него. Наконец лепрекон обратился к мальчику:

– Как твое имя, а вик виг О? ^[16]

– Шемас Бег ^[17], достопочтенный, – ответил мальчик.

– Маловатое имя, – отозвался лепрекон.

– Так меня зовет мать, достопочтенный, – отбрил его мальчик.

– А как тебя зовет отец? – последовал вопрос.

– Шемас Эоган Мэлдуйн О’Карбайл Мак ан Дройд.

– Великоватое имя ^[18], – произнес лепрекон, а затем обратился к девочке: – А тебя как зовут, а кайлинь виг О? ^[19]

– Бригид Бег, достопочтенный.

– А отец тебя как зовет?

– Он меня вообще не зовет, достопочтенный.

– Ну что ж, Шемаси́н и Бриди́н ^[20], славные малыши, вы мне очень любы. Чтоб вам здоровья, покуда не приду я повидать вас вновь.

И удалился лепрекон той же дорогой, какой явился. Пока шел, подпрыгивал да пальцами потрескивал, а иногда сучил нога об ногу.

– Славный лепрекон, – молвил Шемас.

– И мне понравился, – сказала Бригид.

– Слушай, – проговорил Шемас, – давай я буду лепрекон, а ты – двумя детьми, и я спрошу у тебя, как вас звать.

Сказано – сделано.

Назавтра лепрекон явился опять. Сел рядом с детьми и, как и в первый раз, сколько-то помолчал.

– Ты не спросишь, как нас звать, достопочтенный? – поинтересовался Шемас.

Его сестра застенчиво разгладила платьице.

– Меня, достопочтенный, звать Бригид Бег, – проговорила она.

– Доводилось ли вам играть в «камешки»? ^[21] – спросил лепрекон.