Горшок золота - читать онлайн книгу. Автор: Джеймз Стивенз cтр.№ 18

Дорога вилась, будто лента, то поближе к горам, то подальше. По обе стороны тянулись изгороди да кустарники – мелкие, жесткие деревца, что держали листву свою в ладонях и подначивали ветер, пусть-де попробует вырвать хоть один листочек из этой хватки. Холмы то вздымались, то опадали – то впадина, то выпуклость, куда ни глянь. Вот тишину спугнул падучий перезвон потока. Вдали забасила корова – тихим глубоким однозвучьем, а то вот козий клич продрожал из ниоткуда в никуда. Но в основном стояла тишина, жужжавшая многообразием мелкой крылатой жизни. Взбираясь на холм, Философ подавался вперед согласно уклону, решительно топая, чуть ли не фыркая, словно бык в приливе спорой силы. Спускаясь с холма, кренился он назад, позволял ногам волю, какая им угодна. Не ведомо ли им разве дело их? Вот и удачи им, полный вперед!

Но тут завидел он старуху, что хромала впереди. Опиралась старуха на палку, рука у нее покраснела и распухла от ревматизма. Хромала же она оттого, что в бесформенные башмаки набились ей камешки. Облачена старуха была в жалчайшие тряпки, что только можно вообразить себе, и так они все друг с другом причудливо увязывались, что это одеяние, однажды укрыв старухино тело, никак с ним разлучить уж не получилось бы. Шагая, старуха что-то бормотала и ворчала себе под нос, и рот у нее молол и молол безостановочно, будто гуммиластик.

Вскоре Философ нагнал ее.

– День добрый тебе, почтенная женщина, – проговорил он.

Но старуха его не услышала – казалось, она прислушивается к боли, какую причиняли ей камешки в башмаках.

– День добрый тебе, почтенная женщина, – повторил Философ.

На сей раз она услыхала и ответила, медленно обратив на него старые осовелые глаза.

– И тебе день добрый, достопочтенный, – сказала она, и Философ подумал, до чего доброе оно, это старое лицо.

– Почему тебе тяжко, почтенная женщина? – спросил он.

– Да от башмаков, достопочтенный, – ответила она. – Набилось камешков в них, да так, что я едва могу идти, сохрани господи!

– Отчего же не вытряхнешь их?

– Ой, куда там, пустое дело, достопочтенный, – столько дыр в этих башмаках, что через два шага набьется еще больше, а старой женщине – сохрани господи! – не по чину постоянно суетиться.

У обочины стоял домик, и женщина, завидев его, слегка посветлела.

– Знаешь, кто в том доме живет? – спросил Философ.

– Не знаю, – ответила она, – но дом как есть славный, окна чистые, колотушка на двери блестит, дым из трубы… интересно, даст ли сама-то мне чашку чаю, если попрошу, – мне, бедной старухе, что ковыляет по дорогам с клюкою! А может, немного мяса или, скажем, яйцо…

– Можно спросить, – кротко предложил Философ.

– Может, и спрошу, – промолвила старуха и села у дороги прямо перед домом; сел и Философ.

Из-за дома появился щеночек и осторожно подобрался к ним. Намерения у него были миролюбивые, однако он уже выяснил, что к дружеским порывам иногда относятся без радости, а потому, приближаясь, замахал неуверенным хвостиком и робко завозился в пыли. Но вскоре пес понял, что зла ему тут не будет, подбежал к старухе и, нимало больше не приготовляясь, прыгнул к ней на колени.

Старуха заулыбалась.

– Ох ты милок! – проговорила она и протянула ему палец погрызть. Счастливый щенок пожевал ей костлявый палец, а затем разыграл войнушку с обрывком тряпки, что болталась у старухи на груди, – лаял и порыкивал в радостном восторге, а старуха зверушку гладила и обнимала.

Дверь в домике стремительно распахнулась, и возникла женщина с обмороженным лицом.

– Отпусти собаку, – произнесла она.

Старуха робко улыбнулась.

– Да я ж, почтенная женщина, песика не обидела бы, милка такого!

– Отпусти собаку, – повторила женщина, – и иди своей дорогой – таких, как ты, надо под стражу брать.

Позади женщины появился мужчина в рубашке с короткими рукавами, и ему старуха заулыбалась еще застенчивее.

– Дай мне посидеть тут немножко да поиграть с песиком, достопочтенный, – сказала она, – одиноки дороги-то…

Мужчина шагнул к старухе и схватил щенка за шкирку. Пес повис в этой хватке, поджав хвостик, глаза – врастопырку от изумления.

– Катись отсюдова, старая ты кошелка! – гаркнул он страшным голосом.

Поднялась старуха тяжко на ноги и с плачем заковыляла прочь по пыльной дороге.

Встал и Философ – очень вознегодовал он, однако не знал, как поступить. Нагнал он свою спутницу, а та принялась бормотать – скорее себе, нежели Философу…

– Ох, сохрани господи, – проговорила она, – старуху с посохом, некуда ей податься на всем белом свете, ни одного соседушки… Хоть бы чашку чайку добыть, ох добыть бы. Божечки, чашку чаю бы… Присесть бы в собственном домике, чтоб скатерть белая на столе, да масло в плошке, да крепкий красный чаек в чашке; и лить бы в него сливки, а может, наказать детям, чтоб не тратили попусту сахар, милки! а сам-то чтоб приговаривал, что нынче пора ему косить большое поле, или что корова рыжая отелится того и гляди, бедняжечка! и что если пойдут мальчишки в школу, кому репу-то полоть, – а я знай посиживаю, да попиваю крепкий чаек из чашки, да толкую ему, что старая курица бродячая несется… Ах господи, не оставь меня, старую тварь божью, что ковыляет по дороге с клюкою. Быть бы мне опять девицей, ох быть бы, и чтоб сам-то за мной ухаживал, чтоб говорил, до чего же, ей-ей, славная я девчушка и не видать ему ни счастья, ни отрады, коль не полюблю его… Ах, до чего ж добрый был человек, вот как есть – добрый, приличный человек… И Сорка Рейлли пыталась увести его у меня, и Кейт Финнеган, глаза наглые, все высматривала его в часовне; а он-то говаривал, что если со мной сравнить, обе они – все равно что козы старые, обе-две… А дальше пошла я замуж да зажила в домике у себя, с мужем своим – сохрани господи! – а он-то давай целовать меня, да хохотать, да пугать замашками своими. Эх, добрый человек был, глаза ласковые, голос милый да шутки-прибаутки, и во мне души не чаял – вот как есть… И соседи приходили, что ни вечер, садились у огня, перебирали весь свет белый промеж собою, судачили о Франции, и о России, и обо всяких других чудны́х местах, а сам-то мой беседу вел, как ученый человек, а они-то все слушали его, да кивали друг дружке, и диву давались, до чего он образованный и все такое; или, может, певали соседи, или мой-то сам звал меня петь «Кулин» ^[37], и мною гордился… а потом прикончил его катар у меня на руках… Эх, господи сохрани, а теперь одинокая тварь божья с клюкою, солнце светит в очи, пить хочется – хоть бы чашку чаю мне, хоть бы. Боже, хоть бы чашку чаю да чуток мяса… или, может, яйцо. Славное свежее яйцо, какое отложила несушка-пеструшка, столько с ней хлопот вышло, с милкой!.. Шестнадцать кур у меня было, все несушки, само собой… Чудной мир этот, вот как есть чудной мир – и столько всего тут случается безо всякой причины… Ой, господи сохрани! Хоть бы не было камней у меня в башмаках, хоть бы не было, и, боже ты мой, хоть бы чашку чаю мне да свежее яйцо. Ах ты господи просвети, старым моим ногам устатку все больше день ото дня, как есть все больше. Виша ^[38], прежде – когда сам-то еще был – я весь день по дому хлопотала, прибирала, свиней кормила да кур, и все прочее, а потом плясала полночи, еще как; а сам-то гордился мной…