Криста взглянула Бену в глаза, но в них отражался только проносящийся мимо унылый сине-серый пейзаж.
— Теплицу атакуют, — донесся до нее голос Бена. А ей что за дело? — Можешь сама посмотреть.
На одном из мониторов в кают-компании шло сражение за периметр. Криста предпочитала старинное слово «стена», но пандорцы редко его использовали, поскольку их морская культура наложила своеобразное вето на ряд слов.
Пока Бен комментировал события, Криста набросилась на свою порцию и съела все до крошки. Затем она принялась за порцию Бена и оставила ему один овощной гарнир. О чем бы он ни сообщал, все слова сливались в ушах Кристы в назойливое пчелиное жужжание. А затем оно превратилось в колыбельную, которую уже два века никто никому не пел:
«Тихо, детка, тише, помолчи, мама купит тебе пересмешника…»
Надо учиться быть осторожной со своими воспоминаниями. На глазах у Кристы вырастали огненные грибы взрывов. И там гибли люди. И во время каждого взрыва время словно застывало: Криста возвращалась в прошлое. Не в конкретный момент, не в час, не в день, а просто в однажды.
При первых взрывах она возвращалась буквально на блинки, затем подольше — на моменты. Минута скоростной памяти, полной эмоций и впечатлений, была отличной крепкой нитью, чтоб залатать драное платьишко общей памяти о себе. Последний раз подобное было с ней уже давно. Тогда она отключилась на четыре часа и смогла заговорить лишь по прошествии трех суток. Флэттери немедленно использовал это событие для того, чтобы припугнуть свою команду и, конечно же, — в первую очередь — объект исследований.
Сейчас Криста испытывала нечто подобное — но не было ни страха, ни горячечного пота, ни кошмаров.
— Криста Гэлли, — позвал ее Бен. — Тебя ждет жизнь. Ты же наша «единственная». Ты же «ее святость». Ты — ожившая легенда. Ты самый главный человек на сегодня.
После этих слов она ощутила некое беспокойство. Да и тон, которым это было сказано, порождал беспокойство.
— Единственная? — пролепетала она. — Единственная, чтобы содеять… что именно?
— Ты — единственная, которую они так долго ждали. И если верить им, то только ты можешь спасти человечество. Или же ты секретное оружие келпа, которое уничтожит все человечество в одну минуту. Ты же сама видела в Калалоче — у тебя есть власть над всеми этими людьми. И тебе необходимо очень быстро научиться всему, что нужно богине. Мы тебе поможем. Но, поскольку никто не посмеет явиться перед богиней во вшивых лохмотьях, тебе будет нелегко отличить праздничный наряд просителей от повседневного.
— Но если люди поймут, кто я…
— Люди не поймут, кто ты, — перебил ее Бен. — То есть не поймут, кто ты в твоем понимании. Они хотят верить в нечто великое. В нечто, что сумеет их остановить.
Тебе надо научиться быть осторожной. Но в то же время ты должна оставаться тайной для всех. Нам необходима великая тайна, чтобы свалить Флэттери. Надеюсь, после всего виденного ты согласишься со мной. Доедай все, если еще не наелась. Скоро мы попадем к людям, у которых еда рассчитана по крошкам.
А ей действительно хотелось есть. Она была безумно голодна! Криста с наслаждением выпила бульон, съела все мясо, но овощи оставила Бену. Даже мясо с сандвича она сглотнула в момент, а затем потихоньку отщипывала крошки от булки, получая несказанное удовольствие от того, как они таяли во рту. И она попыталась растянуть эту благодать как можно дольше.
Наверное, надо было рассказать Бену обо всем. Им обоим это так нужно. Любому человеку необходимо прикосновение к другому. А она ведь тоже почти человек. Да, к ней уже прикасались люди — кто случайно, кто в отчаянной надежде на что-то. Те, кто отваживались ее коснуться, скорее всего принадлежали к секте заваатан, о которой Бен ей рассказывал. У них не было выбора. Они знали, что прикосновение к богине может привести к смерти. Или к невероятным затруднениям.
Когда Криста позволила Бену вчера поцеловать ее, она знала, что он может умереть. Но в то же время почему-то считала, что умрет и сама. И это ее мало тревожило. Первый раз в жизни она ощутила, что тоже не бессмертна, и с радостью поставила свою жизнь на кон. Но когда никто не умер, она даже отважилась ответить на поцелуй. Так, самую малость. Сейчас, стоило просто вспомнить об этом, сердце начинало скакать в груди, как сумасшедшее. У Бена зеленые газа, такие же, как у нее. И в них плещется такая нежность…
Он счастлив!
Криста вспомнила, что до сих пор еще ни разу не видела счастливых людей. Разве что директор…. А вся его свора всегда выглядела запуганной.
— И почему же ты меня поцеловал? — спросила она, пытаясь справиться с природной стыдливостью. Она боялась взглянуть на Бена, но все же совладала с собой и посмотрела ему в глаза.
— Потому что ты мне позволила, — улыбнулся он.
— А ты не боялся, что…
— Ты же не любишь, когда тебя боятся. Бояться, что ты можешь меня убить? Нет! Я создал свою теорию: люди получают то, чего ждут. Стало быть, те, кто тебя боялся, получали сумасшествие. Простая психация — и все.
Криста положила ладонь ему на грудь и тихо сказала:
— Ты ведь на самом деле ничего обо мне не знаешь… Тебе просто повезло. Нам с тобой повезло. — Она стала медленно расстегивать его рубашку. — Ты не выспался. Если уж кто-то должен стеречь твой сон — я готова.
Бен смутился:
— Есть еще и общие традиции. Если мы высадимся там, где есть женщины, ты должна будешь присоединиться к ним. Наверное, для тебя же будет лучше….
— А для тебя? Ведь до сих пор ты не знал, что такое женщина. Или я не права?
— Ты права, но ведь это не повод для…
— Для чего? — и Криста вдруг снова ощутила, как пылают щеки. — Я что, тебе не нравлюсь?
Его лицо просветлело. То ли радость послужила тому причиной, то ли ощущение румянца на собственных щеках — сейчас это было неважно.
— Ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься.
— Тогда все в порядке, — мурлыкнула Криста. — Я останусь с тобой.
— Все не так просто.
— Все зависит только от нас, — вздохнула она. — А теперь тебе нужно отдохнуть. Даже если ты невосприимчив ко мне, отдых тебе необходим.
Вторжение в неизбежный ход событий — кто бы его ни предпринимал, бог или человек, — все же требует определенной осторожности.
Дварф Макинтош, келпмастер,
Служба контроля над течениями.
Личный бункер Раджи Флэттери находился на глубине тридцати метров, поэтому во избежание возможных психических стрессов и приступов клаустрофобии потолки были сделаны высокими и на них, а также на некоторых стенах транслировалось происходящее снаружи. В данный момент шли последние минуты боя у периметра: на всех мониторах охрана директора добивала последних бунтовщиков.