– Верно. Вы у меня были несколько раз. Научно-популярная литература. Книги по садоводству. Но еще и биографии.
– Да, это я.
Люсьен представился, потом взглянул на Бенедикта.
– Бенедикт Пулио, – сказал тот. – Строитель.
– Входите, погрейтесь.
Они последовали за ней в сердце дома – кухню, где испускала тепло большая печка.
В мадам Уль, как и в ее доме, не было ничего показного. Она, судя по всему, не испытывала ни малейшей потребности произвести впечатление, а потому и производила впечатление. Как и ее прочный, простой дом.
– У меня чайник готов. Хотите по чашечке?
– Я – нет, спасибо, – сказала Мирна.
Другие тоже отказались.
– Мы не отнимем у вас много времени, – сказал Арман. – У нас всего два-три вопроса.
– Слушаю, – сказала Патрисия.
– Вы знали женщину, которая жила с вами по соседству? – спросила Мирна.
– Баронессу? Да, конечно, хотя и шапочно. А что?
Она отметила, что ее неожиданные гости переглянулись, но не могла знать важности того, что только что сказала. Патрисия Уль только что подтвердила правоту Рут. Берта Баумгартнер была баронессой.
– Нет, ничего, – сказала Мирна. – Продолжайте.
– Это потому, что я назвала ее баронессой? – спросила Патрисия, переводя взгляд с одного гостя на другого. – Это у нас было такое прозвище для нее. Поверьте мне, сами бы мы никогда такое не выбрали. Она сама так себя называла.
– А давно вы ее знаете? – спросил Люсьен.
– Несколько лет. Что-то случилось? – Она посмотрела на Армана. – Вы здесь не в официальном качестве?
– Не в том смысле официальном, в каком вы подумали, – сказал он. – Мы ее душеприказчики.
– Она умерла?
– Да. Перед Рождеством, – сказал Люсьен.
– А я и не знала, – сказала Патрисия. – Мне известно, что она несколько лет как переехала в дом престарелых, но и не подозревала, что она ушла. Жаль. Я бы пришла на похороны.
– И вы были свидетелем подписания завещания? – спросил Арман. Когда она кивнула, он продолжил: – Она вам показалась человеком в своем уме и здравой памяти?
– О да, – сказала Патрисия. – Абсолютно в своем уме. Притом что она была немного странной. Она настаивала, чтобы ее называли баронессой, но у нас всех есть свои странности.
– Могу поспорить, что догадываюсь о вашей, – сказала Мирна.
– Наверняка, – ответила Патрисия.
– Вам нравятся ядовитые растения. Вероятно, у вас есть для них особая клумба.
– Верно, – рассмеялась Патрисия.
– Как вы узнали? – спросил Бенедикт.
– По книгам, которые покупала Патрисия, – ответила Мирна. – Одну я запомнила: «Ядовитый сад». Другая была… – Мирна напрягла память.
– «Смертельно опасные садовые растения», – сказала Патрисия. Она посмотрела на Армана и наклонила голову. – Неплохая улика, правда?
Тот улыбнулся.
– Так я познакомилась с баронессой и так узнала о ядовитых садах. У нее самой был такой. Она провела меня по нему и рассказала, что наперстянка – это дигиталис. Смертельно опасная. Еще у нее рос аконит, и ландыш, и гортензия. Все они токсичны. Как и другие многолетники, конечно. Но, как это ни странно, ядовитые из всех самые красивые.
Мирна кивнула. Она была страстным садоводом, хотя ей никогда не приходило в голову отдать целую клумбу под растения, способные убивать. Но многие люди интересовались этим, а потому издательства печатали книги про ядовитые растения. И Патрисия Уль была права. Опасные цветы были и самыми красивыми. И, как это ни странно, самыми долговечными.
– И есть такие цветы, которые и в самом деле могут убить? – спросил Бенедикт.
– Предположительно, – сказала Патрисия, – хотя я не знаю, как получать из них яд. Наверно, нужно иметь степень по химии.
– И желание, – сказал Гамаш.
Голос его звучал приятно, но глаза внимательно разглядывали Патрисию Уль, и он скорректировал свое прежнее впечатление. Она излучала ауру не только уверенности, но и компетентности.
Он обратил внимание на ее машину на улице, полностью откопанную. Снег вокруг нее был расчищен лопатой, оставившей четкие, прямые линии.
Любую работу она делала хорошо и тщательно.
Гамаш подозревал: если бы ей потребовалось, она бы сообразила, как экстрагировать яд из нарцисса.
Поблагодарив мадам Уль за помощь и гостеприимство, они оставили ее дом и направились к соседнему.
Дом Берты Баумгартнер, казалось, наклонился еще больше под грузом выпавшего снега. Было бы ошибкой подходить к нему близко, и Гамаш сделал себе заметку на память: позвонить в местный муниципалитет, чтобы обнесли дом предупредительной лентой. И как можно скорее пригнали сюда бульдозер.
Они откопали машины Мирны и Люсьена, но когда очистили пикап молодого человека, Арман не пустил его за руль.
– Вы не можете ехать на летних покрышках.
– Но мне нужно. Ничего не случится.
Гамаш знал, что такие слова были последними в жизни немалого числа молодых людей.
– Да, ничего не случится, – сказал он. – Потому что вы никуда не поедете.
– А если я все же поеду? – сказал Бенедикт. – Что вы сделаете? Вызовете полицию?
– Месье Гамашу не нужно вызывать полицию, – сказал Люсьен, но, увидев, что Бенедикт никак на это не отреагировал, добавил: – Вы и в самом деле не знаете, кто он?
Бенедикт отрицательно покачал головой.
– Я глава Sûreté du Québec, – сказал Арман.
– Старший суперинтендант Гамаш, – сказал Люсьен.
Бенедикт произнес или «О черт», или «Черт-те что». Как бы то ни было, черт в его словах присутствовал.
– Правда?
Гамаш кивнул:
– C’est la vérité
[21].
Бенедикт повернулся к своей машине и пробормотал что-то вроде «Вот удача долбаная».
Гамаш ухмыльнулся. Ему один раз тоже улыбнулась такая удача, когда он был в возрасте Бенедикта. Много времени прошло, прежде чем он понял, что это и в самом деле было везение.
– Полагаю, у меня нет выбора, – сказал Бенедикт.
– Bon. Когда телефон заработает, вызовите «Помощь на дорогах», пусть они доставят вас в салон, а там купите приличные покрышки. Не какую-нибудь дешевку. D’accord?
[22]
– Ясно, – пробормотал Бенедикт, обращаясь к снегу на своих ботинках.