– Встала утром, решила сменить прическу,
Поняла вдруг, что все дело в ней.
Скучновата, проста, не хватает лоску,
И с такой мне еще грустней.
Я пошла к брадобрею за новым счастьем,
Надев самый яркий наряд.
Тот наряд, что я, разобрав на запчасти,
Портному верну назад.
Прихватив саквояж, подаренный другом,
Самых резких лиловых цветов,
Ботинки надела с чечёточным стуком,
Наряд, посчитала, готов.
Но прическа, так классно украсив мой образ,
Почему-то не помогла.
И я внешне прекрасна, и стиль мой отточен,
Но внутри все такая же мгла.
– Клав, – Сенька выскочила из дома и начала кричать прям от двери, – ты только не нервничай, ты же знаешь Булю, я бы никогда, а она, даже в больницу уезжая, наказала мне, – Сенька, держа в одной руке две больших столовых ложки, другой робко протянула ей маленький сверток.
У Клавы сегодня был день рождения, тридцать три, Буля и Сенька это знали, а еще они обе знали, что Клава вот уже пятнадцать лет не празднует его. Она постаралась забыть про этот день навсегда. О дате рождения не знали даже на работе, для этого Клава приложила множество усилий. Друзей же, чтоб звонили и поздравляли, несли шарики и дергали за уши, у Клавы никогда и не было. Пятнадцать лет назад в свой восемнадцатый день рождения Клава вернулась домой и нашла обоих родителей мертвыми – они угорели. Никто так и не понял, почему им приспичило затопить печку двадцать седьмого мая и забыть открыть задвижку. В детский дом, чего она боялась больше всего, Клаву не отдали, ведь она уже совершеннолетняя, но она осталась один на один со своим горем. Именно в эту трудную минуту Буля, как они сейчас ее с Сенькой называют, просто соседка, просто пожилая воспитательница детского дома, не оставила бедную девочку в беде, оплатила похороны родителей, поддержала, не дала сгинуть, раскиснуть. Только Буля, ну, теперь еще и Сенька, знали, когда у Клавы день рождения и почему она его не отмечает.
– Буля просила передать, что прошло пятнадцать лет и надо жить дальше, – Сенька стояла с большими ложками в руке, ей очень хотелось мороженого, но она не решалась нарушить такую минуту. Клава, передумавшая сегодня за день целый вагон мыслей, пожалела единственную подругу.
– Что стоишь, садись, налетай, а я Булин подарок буду смотреть, – пытаясь не расплакаться, сказала Клава.
Сенька не заставила себя ждать, схватив ложку, присела рядом и стала уминать любимое фисташковое мороженое.
– Ты меня прости, – как-то чересчур по-взрослому сказала она. – Я бы никогда, но Буле отказать не смогла, особенно когда она в больничку уезжала. Третий раз за месяц, ой, чую, совсем сдает она, что ж я делать-то буду без нее, – и, словно вспомнив про день рождения, добавила: – Не обижайся.
– Все нормально, – сказала Клава, разворачивая подарок, она не получала их уже пятнадцать лет, родители, хоть и пили беспробудно, про ее праздник старались не забывать, и самый простой, но подарок у нее был всегда. – У меня сегодня есть на чем заморочиться, ко мне едет большое начальство, и, скорее всего, меня уволят. Поэтому права Буля – надо уже что-то менять.
Тридцать три, возраст Христа, на самом деле странный возраст. С одной стороны, у среднестатистического человека, как она недавно прочитала в журнале «Психология отношений», в этом возрасте уже все уложено по полочкам: работа, дом, вторая половинка, к которой еще не угасла страсть, дети маленькие, а это, как известно, маленькие бедки, эдакая счастливая картина жизни. Вот только после этой даты многие люди понимают, что живут с нелюбимым человеком, работа набивает оскомину, а вчерашние милые детки преподносят первые неприятные сюрпризы. Но бывают и исключения, именно таким исключением Клава считала себя: семьи нет, детей нет, да и работу она вот-вот потеряет. В тридцать три, согласно статье, по статистике, многие начинают новую жизнь: новая семья, дети и новая работа, некоторые меняют место жительства, квартиры, города и даже страны, Клава же первую еще не построила, что говорить о второй. Печально. Слезы навернулись на глаза, но Клава мужественно их остановила, прорвемся, не в первый раз. И вообще, почему я должна верить какому-то журналюге, который решил заработать денег и несёт первое, что ему в голову придёт? Я индивид, у меня будет все по-другому, замуж я выйду по большой любви, раз и навсегда, а детки меня будут только радовать, а чтоб они не преподносили сюрпризы, буду любить их сильно-сильно, и тогда они вырастут хорошими людьми.
Бумага не поддавалась, пришлось ее рвать, чтоб добраться до подарка. Под толстым слоем, который Буля наматывала с любовью, оказался гель для душа, самый простой и обычный, но он так растрогал Клаву, что она расплакалась. Она знала, что это стоит для Були, а та знала, что это значит для нее.
– Клав, ну, не обижайся, – Сенька испугалась ее слез и, бросив ложку, начала успокаивать. – Старая женщина, делай ей скидку, в конце концов, – по-взрослому рассуждая, она пыталась успокоить плачущую подругу. Одиннадцатилетняя Сенька, быстро повзрослевшая в сложившихся обстоятельствах, чувствовала себя с Клавой если не ровесницей, то где-то рядом. Она искренне не понимала душевных терзаний Клавы, но уважала их как выбор.
– У меня нет никого ближе вас с Булей, – сквозь слезы произнесла Клава, и Сенька, поняв, что дело не в ней, наполнила ложку мороженым и дала рёве.
– Ешь, мы с тобой что-нибудь придумаем, обязательно придумаем, ты у меня вон какая умная, а может, еще пронесет, может, он купаться приехал, что ты сразу решила, что по твою душу? Ты знаешь, Клава, ты много о себе думаешь, мир не крутится вокруг тебя, что, человеку, кроме как увольнять тебя, и заняться больше нечем? – на этих словах Сенька обняла, по сути, совсем чужого человека, но по факту самого близкого на всем свете, не считая, конечно, Булю, и сказала: – Ты же помнишь нашу любимую поговорку: даже из желудка крокодила всегда есть как минимум два выхода, прорвемся, с днем рождения.
Они чокнулись наполненными мороженым ложками, словно бокалами, и рассмеялись, вытирая друг другу слезы.
* * *
«Что с рукой, я ее совсем не чувствую», – это было первой мыслью, когда Карл проснулся. Открыв глаза, он обнаружил причину потери конечности – на его руке лежала Динка и сладко посапывала. Голова гудела, и память отказывалась подчиняться и выдавать правдивую информацию о прошедшей ночи, забрав туда же даже немного вчерашнего вечера. Карл попытался встать, не разбудив соседку, но на узкой полке это, к сожалению, оказалось невозможно. Стоило ему только подняться, как сразу же одежда Динки, соскользнув со стола, упала на пол, создав маленькое землетрясение.
– Не знал, что твои джинсы из железа, доброе утро, – виновато сказал Карл, когда Динка вскочила с кровати и стремительно принялась надевать упавшие на пол вещи.
– Доброе, мне пора, скоро уже станция, – она говорила какие-то не связанные вещи, скорее всего, от стеснения, глаза же были опущены в пол, видны были только ее короткие, словно обожжённые ресницы.