В нынешние голодные времена эта привычка была ему особенно полезна. Оукс был самым… внушительным человеком на борту. Он знал, что ему завидуют, что его появление вызывает гневные вопросы, и все же никто не осмелился открыто бросить взгляд на его выдающееся брюхо.
«Да, я знаю свой народ. Я нужен ему».
Под руководством Эдмонда Кингстона он внимательно изучал свое ремесло, профессию психиатра – в его распоряжении были данные, накопленные в архивах за многие поколения… может, за эпохи. Корабль то погружал своих насельников в сон, то выводил из гибернации, так что счет реального времени был давно утерян.
Эта неизмеримость сроков тревожила Оукса. А переводы доступных источников обнаруживали слишком много нестыковок. По общему мнению, путаница возникла из-за попыток Корабля спасти как можно больше людей. Оукс не верил в это ни на минуту. Переводы указывали на возможность тысяч других объяснений. Переводы? Даже тут корабль приложил свою руку! Ты просишь компьютер сделать нечитаемое понятным. Но лингвисты на борту указывали, что среди языков, на которых велись архивы, есть такие, что существовали в собственном микрокосме, лишенные предков и потомков.
Что случилось с теми, кто говорил на этих языках?
«Черт, я не знаю даже, что случилось с нами».
Но воспоминания детства напоминали ему о многом. По сравнению с землянами корабельники – будь то клоны или природники – были уродами. Все до последнего уроды. Разум их, раздираемый между богоТворением и отчаянием, приспособился к короткой жизни, к тесноте, к отсутствию личного пространства и личных вещей. Корабельники взращивали умение переделывать даримые кораблем безликие вещи. Функциональная простота не несет в себе того бремени многозначительности, какое присуще добровольному аскетизму. И каждый инструмент, каждая чашка, ложка, пара палочек, каждая каюта на корабле несла на себе отпечаток личности нынешнего владельца.
«Моя каюта – всего лишь проявление того же эффекта в большем масштабе».
И внутренний мир оставался последним форпостом уединения, единственным местом, где можно было остановиться и выдавить каплю смысла из безумия вселенной.
Только капеллан-психиатр был выше этого психоза. Даже затронутый им, он сохранял способность анализировать. Подчас Оуксу казалось, что люди вокруг него пишут свои потаенные мысли на лицах.
«А что этот Раджа Томас? Еще один кэп. И он вглядывался в меня… как я порой вглядываюсь в лица других».
Оуксу пришло в голову, что он стал беспечен. Со дня смерти Кингстона он привык к мысли, что уж его-то никто не сможет раскусить, что он одинок в своем умении распластать психику любого корабельника. Такое оружие нельзя давать в руки сопернику – вот еще одна причина, чтобы убрать этого Томаса. Оукс только теперь сообразил, что прохаживается по каюте – к мандале, развернуться, обратно к комконсоли и снова к мандале… Его осенило у самого пульта. Протянув руку, он набрал код, выводивший в фокус голопроекции изображение камер в аграриуме Д-9, что на самом отшибе.
Оукс вгляделся в лилово-синее сияние ламп, под которыми гнули спины рабочие в своем замкнутом мирке.
Да… если независимость от корабля вообще возможна, то путь к ней лежит через пищу, через урожай. Аксолотль-баки, лаборатории клонирования, сам биокомпьютер – все это лишь сложные игрушки для сытых, одетых, пригретых.
«Сначала накорми людей, а потом требуй от них добродетели».
Так сказал старческий голос в одной из учебных записей. Мудрые слова и очень практичные. Слова того, кто умеет жить.
Оукс не сводил взгляда с рабочих. Те ухаживали за своими посадками с полнейшим самозабвением. Труд был для них во всех смыслах слова заботой, к ней следовало относиться с почтением, равное которому Оукс видывал только среди старших корабельников во время богоТворений.
Эти сельхозрабочие богоТворили.
«Боготворили!»
Оукс хихикнул, позабавленный этой мыслью. Свести творение Бога к окучиванию посадок! Что за зрелище, наверное, представляют они в глазах Бога! Толпа нищих духом. Что за Бог держит своих приспешников в духовной нищете ради того, чтобы слышать их мольбы? Оукс мог понять насилие ради власти, но это? Это нечто иное.
«Кто-то должен быть боссом, а остальным полезно напоминать об этом время от времени. Как иначе можно организовать работу?»
Нет… он понял смысл этой вести. Программы корабля начинали сдавать. Все проблемы ложатся на плечи кэпа.
«Посмотрите только на этих трудяг!»
У них ведь нет времени решать даже каким будет их собственное будущее. Когда? После работы? Когда усталое тело вгоняет разум в сонное забытье и вдумчивое решение ради всеобщего блага принять никак невозможно?
«Всеобщее благо – это моя работа».
Он освобождает этих несчастных от муки принимать решения, требующие непосильного напряжения сил, памяти, ума. А взамен кэп дает им дар более сладостный – безделье, растворение в безмысленном покое.
«Растворение…. рас-творение…»
Ассоциация потревожила мысли. Рас-творение… творение заново, творение всего, ради чего они живы… творение, где они живы…
Глядя на копошение рабочих в голопроекции, Оукс ощутил себя дирижером нескончаемого музыкального произведения и подумал, как бы не забыть на следующем общем собрании ввернуть это сравнение в речь.
«Дирижер… симфонии».
Мысль ему понравилась. Плодотворная мысль. Интересно, а у корабля такие бывают? Внезапно он ощутил глубинное сродство со своим металлическим врагом.
«Что мы за плод, что требуем такого почтения и заботы? Что за манна? Может ли корабль…»
Раздумья его прервало шипение раскупоренных герметиков.
«Кто осмелился?..»
Грохнула о раму крышка, и в каюту влетел Льюис, торопливо затворяя люк за собой. Он тяжело дышал. Оукс заметил, что вместо обычной подчеркнуто скромной бурой рабочей формы его помощник натянул новенький отглаженный зеленый комбинезон.
– Льюис!
В первый миг Оукс обрадовался, увидав этого человека… но когда Льюис повернулся к нему, это чувство мгновенно сменилось страхом. Все старания медиков не могли скрыть полностью многочисленные ссадины и синяки на его лице… и он хромал.
22
Суждение готовит тебя к вступлению в поток случая, где ведет лишь воля. Суждение суть способ направления воли. Мысль мимолетна, суждение же – это место, где смешиваются течения, которыми прошлое определяет будущее, это акт взвешивания.
Керро Паниль, «Спор Авааты».
С обычной своей уверенной легкостью Хали Экель подпрыгнула, ухватив одной рукой рычаг, открывающий люк в потолке, откуда можно было попасть в программное хранилище архивов. Болтающийся на ремне прибокс больно стукнул ее по бедру.
Меньше часа назад она узнала, что Керро Паниль отправился на нижсторону. Не попрощавшись, не оставив даже записки… или строфы.