Без сил я опустилась обратно на подушки, плюхнула на лоб влажную тряпицу, словно неприятное ощущение могло заглушить неловкое воспоминание. В тишине раздались чьи-то шаги, полог отодвинулся, и появился Илай. В руках он держал миску с водой.
– Проснулась?
Он пристроил посудину на тумбу, забрал компресс и с видом заправской сиделки положил ладонь на лоб, потом потрогал щеки. Я затаилась, пытаясь справиться с мыслью, что этими самыми руками он меня раздевал. К слову, без особых нежностей.
– Жар спал. – Он бросил тряпицу в миску, уселся на табурет и устало потер шею. – Знахарь сказал, что тебе придется здесь побыть пару дней. Как ты себя чувствуешь?
– Очень простуженной, – пошутила я. – Сколько времени?
– Шесть утра.
– Ты здесь всю ночь торчал?
– Сестра милосердия не вызвала доверия. Очень странная женщина! Выдала снадобья, миску и ушла к алхимику в соседней палате.
– Ему, наверное, было хуже, – пробормотала я.
– Нет, он просто громко кричал, а ты была такая тихая. И белая как простыня… – Он вдруг запнулся и устало растер лицо ладонями.
– Спасибо, – проговорила я, не зная, какими словами выразить огромное чувство, теснившееся внутри.
– Не благодари, – усмехнулся он. – Просто напиши за меня эссе по мироустройству.
– Хорошо, – совершенно серьезно согласилась я.
– Ты же не шутишь?
– Нет, – вырвался у меня смешок.
– Когда ты болеешь, становишься такой сговорчивой. – На его губах появилась улыбка, мягкая, теплая, заставляющая сердце трепетать.
– Тебе надо поспать, Илай.
– Подвинешься?
Я невольно натянула одеяло до самого подбородка и чуть не спросила, а не он ли меня раздевал, но вовремя прикусила язык. Если выяснится, что действительно чулки стягивал Форстад, то проще сразу помереть от высокой температуры, тогда не придется подыхать от мучительного стеснения. Красноречивый жест заставил парня фыркнуть:
– Эден, расслабься. Я пошутил. Никто не покушается на твою кроватку.
На некоторое время воцарилась тишина. Илай выглядел, мягко говоря, паршиво: кожа была землистого цвета, под глазами залегли тени, завязанный на затылке хвост рассыпался.
– Пожалуй, мне действительно надо подремать пару часов, – вздохнул он и поднялся. – Если вдруг что-нибудь понадобится, сразу кричи. Помощница знахаря прибегает только к громким.
Он помедлил, словно хотел что-то сказать, но все-таки отодвинул полог. Я испугалась: вдруг все это – горячечный бред? Проснусь утром, разбитая, измученная лихорадкой, а сестра милосердия вольет в меня ложку горькой микстуры и покрутит у виска, мол, высокая температура пробуждает воспаленную фантазию.
– Илай!
– Что-нибудь принести? – поспешно оглянулся он.
– Если ты не боишься заразиться простудой или свалиться ночью с узкой кровати, то…
Форстад замер, во взгляде появилось странное выражение, словно он не верил собственным ушам. Признаюсь, я сама до конца не верила, что по собственному желанию и без принуждения предложила парню разделить койку в лазарете.
Не произнося ни слова, он плотно закрыл полог, снял обувь. Казалось, что мы уляжемся солдатиками, стараясь не шевелиться и не стеснять друг друга… не стеснять меня, потому как я уже была готова помереть от неловкости, но для позы оструганных бревен следовало выбрать другого парня. Естественным жестом Илай заставил меня уложить голову ему на крепкое плечо, прижаться всем телом. От него пахло мускусным мужским ароматом, смешанным с едва-едва заметным цитрусовым благовонием, и эти запахи вызывали сладкую негу где-то внизу живота.
– Засыпай, – пробормотал он…
Проснулась я на кровати одна. Полог был подвязан, из окошка в палату сочился серый дневной свет, а на соседней койке, удобно подложив под спину подушку, читала толстенный роман Тильда. Заметив шевеление рядом, она подняла голову и тихо, то есть почти вполголоса, произнесла:
– Как ты?
– Лучше, чем выгляжу, – соврала я.
– Мажор разбудил утром и сказал, что ты загремела в лазарет. Сегодня я твоя сиделка.
– Спасибо, – слабо улыбнулась.
– Не благодари, – покачала головой подруга. – Когда выздоровеешь, напишешь за меня доклад по истории.
– Вы сговорились, что ли? – Я повернулась на спину, и белый потолок закружился перед глазами. Хотела растереть лицо руками, но вдруг обнаружила на ладони полупрозрачный, отправленный пару часов назад «приветик»:
«Попробуем еще раз?»
От неожиданности поперхнулась воздухом и громко раскашлялась. Уронив на пол книгу, Матильда испуганно соскочила с кровати и бросилась суетиться, словно никогда прежде не ухаживала за больным и считала, будто этот самый больной решил перейти в состояние трупа:
– Что тебе сделать? Воды налить? Подушку поправить? Насыпать в рот порошок от кашля?
– Ага, – уже давясь смехом, просипела я. – Насыпь себе порошок от кашля, в нем есть успокоительное.
– Божечки, ты такая ведьма! – беззлобно огрызнулась подруга.
Через некоторое время в палате появился знахарь. Проверил пульс, посмотрел горло и, уложив на грудную клетку ладонь, послушал дыхание. К сожалению, магия избавляла от физических травм: заживляла раны, даже сращивала кости, если врачеватель был силен, но банальную простуду приходилось лечить аптекарскими снадобьями. Мне прописали постельный режим, велели пить порошки и пообещали зайти вечером, отсоветовав возвращаться в комнату. Протестовать и не подумала: сил дотащиться до общаги просто не было.
В следующий раз я проснулась, когда за окном начало смеркаться, в палате вновь зажглись лампы. На табурете восседал Бади с учебником по высшей магии.
– Принял пост? – пошутила я.
Он молча отложил книгу, плеснул воды в кружку, подержал между ладоней и передал мне:
– Теплое.
– Умеешь подогревать воду? – заинтересовалась я. – В училище дают курс бытовой магии?
– Молодого бойца, – поправил он.
Стенки кружки оставались холодными, а жидкость оказалась почти горячей, но не настолько, чтобы обжечь язык.
– Спасибо, – поблагодарила я.
– Не за что.
Он уселся обратно на табурет и взялся за учебник.
– Хочешь, чтобы я написала за тебя какой-нибудь доклад? – уточнила я, помня, что мои любимые друзья никогда не творили добро безвозмездно.
– Нет, – пожал он плечами и добавил: – Выздоравливай. Научу греть воду.
Под уютное молчание и успокаивающий шелест страниц учебника по высшей магии меня снова окутал сон. Когда я открыла глаза, за окном совсем стемнело, лампы разгорелись, и в палате было пусто. Флаконы со снадобьями исчезли – на тумбе стоял открытый ларец с завязанными мешочками. Каждый был подписан. Я дотянулась до одного и приблизила к глазам. «От жара», – коротко и ясно пояснил аптекарь несведущим пациентам.