– Что там Нинель? – спрашивала тетя Ника.
– Ждет, когда за ней придет смерть, – отвечал Роберт.
– Это она за Серго себя простить не может. И за Зураба тоже, – вздыхала тетя Ника.
– Что там Ника? – спрашивала у Роберта мать, когда тот уговаривал ее пересесть в кресло, чтобы перестелить постель.
– Плохо. Совсем ходить не может, – отвечал Роберт.
– Это она из-за Кети страдает. Если бы Кети здесь была, Ника бы бегала. А так – куда ей бежать? Ради кого? Вот ноги ей и отказывают, – вздыхала Нинель.
Для тети Ники Роберт все-таки вызвал врача. Ее положили в больницу. Диагностировали рак легких. Последняя стадия. Врачи давали тете Нике жить месяц, максимум два.
– У нее же ноги болели, колени, спина, руки, – не понимал Роберт, когда пришел в больницу проведать тетю Нику.
– Так бывает, – пожал плечами врач.
Роберт не знал, сообщать ли Кети о болезни матери. И как сообщить? Сказать, что тетя Ника болеет или что она умирает?
– Роберт, дорогой, не надо. – Тетя Ника будто услышала мысли Роберта. – Не надо говорить Кети. Пусть она не расстраивается сейчас. Пусть один раз расстроится, когда я умру. Ты же знаешь, какая она чувствительная. Я буду за нее волноваться, и мне станет еще больнее. А вдруг она сейчас не может приехать? Георгий еще совсем маленький. Кети не должна его оставлять. Зачем ребенок еще будет страдать?
Тетя Ника умерла через три недели. Кети приехала на похороны, но это была не она, а ее оболочка. Зато Нинель встала, помогала во всем, переживала за могилу, памятник, венки, поминки – чтобы все было достойно.
Тетю Нику похоронили на том же кладбище, на котором лежали отец и старший брат Роберта. Мальчик даже подумал, что мать, как многие женщины, найдет утешение в заботе о могилах. Начнет красить, сажать цветы, убирать. Он сам часто приходил на кладбище – поговорить с Зурабом, посоветоваться, убрать могилу отца.
Но после похорон Нинель снова заточила себя в своей комнате с вечно задернутыми наглухо занавесками. Она перестала мыться, не разрешала сыну поменять белье и убрать в ее комнате. Роберт заставлял себя зайти в комнату матери, чтобы поставить на тумбочку еду. Ему хотелось сдернуть занавески, вырвать с корнем фрамугу, чтобы пустить свежий воздух.
Когда Роберт понял, что скоро останется один? В тот день, когда купил два ведра грецких орехов. Он возвращался домой и увидел женщину, не из местных. Она стояла на железнодорожной станции и продавала орехи. Отдавала почти даром. И Роберт пожалел женщину, купил. Вечером он сел за стол, взял старый нож отца и начал чистить орехи. В этот момент на веранду вдруг вышла мать и закричала. Она кричала и рвала на себе волосы. Роберт вызвал «Скорую».
– Я просто чистил орехи, – оправдывался он перед врачом. – Она давно на террасу не выходила, она сошла с ума, да? Она, наверное, приняла меня за отца. Он тоже чистил орехи этим ножом.
– Мы не знаем, никто не знает. Остается только терпеть, – ответил врач.
Нинель с каждым днем все глубже погружалась в свой мир, в котором не находилось места ни для живых, ни для мертвых. Она начала разговаривать сама с собой, и эти монологи могли длиться часами. Обвиняла мужа в том, что он дал ей троих сыновей и не дал ни одной девочки. В том, что умер и оставил ее одну. Нинель упрекала покойного мужа во всех грехах – он не дал рожденным от него сыновьям мужской силы, передал лишь слабости. Нинель говорила, что им с Мерабом нельзя было заводить детей, ведь в них будет течь дурная, больная кровь мужа. Нинель кричала, что ее брак принес ей одни несчастья, что она прожила бездарную, бессмысленную жизнь, в которой не припомнишь ничего светлого – одни болезни и страдания. Предательства и потери. И теперь она осталась одна. Роберт? Ее младший нежданный сын, зачатие которого вызвало скорее удивление, чем радость? Нет, он никогда не был для нее долгожданным и самым любимым «последышем», скорее наказанием. Ведь она была уже немолода, чтобы рожать ребенка. Позор – рожать в том возрасте, когда внуков надо нянчить. Да и не хотела его вовсе. Откуда силы взять на еще одного ребенка? Роберт из этих материнских монологов узнал, что лишь Зураба мать любила всем сердцем и душой, всем своим существом. Лишь его с трудом отрывала от груди, продолжая кормить, когда сыну уже исполнилось два года. И именно Зураб должен был стать материнской надеждой и опорой. Но он умер, и в его смерти Нинель всегда винила мужа. Ведь в его роду именно мальчики умирали от странных и страшных болезней. В семье Мераби имелись сумасшедшие, шизофреники и самоубийцы. Вся гниль рода передавалась по отцовской линии и лишь сыновьям, не дочерям. И вся кара за грехи мужниного рода пала на голову Нинель – старшего не уберегла, среднего тоже. Как мог ее Зураб заболеть легкими? Никто не болел никогда. Сколько врачи ни убеждали Нинель, что наследственность в этом случае ни при чем, она осталась при собственном мнении – в смерти старшего сына был виноват муж, его род. Думала все, расплатилась. Оказалось, нет.
Серго был вымученным ребенком. Выстраданным. Нинель не могла забеременеть несколько лет, которые для ее мужа превратились в ад. Нинель после Зураба потеряла двух детей в утробе – выкидыши случались на поздних сроках. Она хотела родить. Любой ценой. Один-единственный раз Мераб посмел сказать, что она делает это для себя, больше ни для кого. И ребенок, если и будет зачат, не станет счастливым. Ведь счастливыми становятся лишь желанные дети. А на этого еще не зачатого ребенка Нинель уже возложила миссию. Нинель тогда перестала разговаривать с ним, и супружеский долг стал в их семье именно долгом. Ничем большим. И когда забеременела, она отправила мужа спать в другую комнату. Чтобы вынашивать ребенка в полном покое. После этого Мераб построил террасу, поставил на ней огромный стол, на котором чистил фрукты и овощи. Сидя за которым спустя годы и умер.
Про отца Роберту рассказывали не только братья, но и тетя Ника.
– Знаешь, я помню один случай. Кети была маленькой, годика два, – рассказывала тетя Ника. – Твой отец тогда очистил черешню от кожицы и принес мне, чтобы я дала своей дочери. Представляешь? Он очистил целую тарелку черешни не только от косточек, но и от кожицы. И каждая ягодка осталась целой. Я чуть не плакала над этой тарелкой. А Кети с тех пор требовала только такую черешню – без кожицы. И твой отец ей чистил и приносил. Не только черешню, но и другие фрукты – вишню, яблоки, персики, нектарины. Кети ела только без кожицы. Даже огурцы и помидоры всегда чистила.
– Я тоже огурцы всегда чищу. Меня Кети приучила, – ответил Роберт. – И яблоки, как она, на дольки режу.
Роберт был зачат случайно. Нинель возмущалась тем фактом, что не ждала, не хотела, а вдруг так случилось. Младшего сына она носила легко, что тоже вызывало у нее неприятие и возмущение. Почему в первых двух беременностях она страдала, а в третьей порхает, как молодуха? Роберт легко родился и не доставлял никаких проблем, пока был младенцем. И Нинель не переставала удивляться – что за ребенок? Спит, ест, не плачет. Разве ребенок не должен капризничать, доводить мать до истерики и страданий? Роберт даже грудь сосал так аккуратно, что Нинель не мучилась трещинами, как с первыми сыновьями. Но и этот факт не приносил ей радости, лишь недоумение.