Глядя ему в глаза, она содрогнулась всем телом.
— Ты же понимаешь, что я говорю тебе правду.
Она кивнула и, продолжая дрожать, с трудом перевела дух.
— Зачем вы это сделали?
— Альтернатива была бы куда более ужасной.
— Какая альтернатива?
— Со временем ты поймешь. Монео понял.
— Этот ваш проклятый Золотой Путь!
— Он не проклятый, он священный.
— Вы думаете, что я дура, которая не может…
— Я думаю, что ты неопытна, но обладаешь способностями, о которых даже не подозреваешь.
Она трижды глубоко вздохнула, и к ней вернулось самообладание.
— Но если вы не можете иметь секс с иксианкой, то что…
— Дитя, почему ты упорствуешь в своем непонимании? Речь не идет о сексе. С Хви я не могу спариваться. У меня нет никого, подобного мне, во всей вселенной, мне просто не с кем спариваться.
— Она похожа на вас?
— По своим намерениям. Так ее сделали иксианцы.
— Сделали ее…
— Не будь полной дурой! — рявкнул он. — Она настоящая ловушка для Бога. Даже жертва не может отринуть ее.
— Зачем вы рассказываете мне эти вещи? — прошептала она.
— Ты украла два тома моих рукописей, — сказал он. — Ты читала перевод Гильдии и уже знаешь, как можно меня поймать.
— Вы знали?
Он видел, что к ней вернулась ее самоуверенность и осознание собственной силы.
— Конечно, вы знали, — она сама ответила на свой вопрос.
— Это была моя тайна, — сказал он. — Ты не можешь себе представить, сколько раз я любил своих товарищей и видел потом, как они ускользали от меня прочь, в небытие. Вот так ускользает от меня сейчас твой отец.
— Вы любите его?
— Да, и я любил твою мать. Иногда они уходят быстро; иногда с мучительной медлительностью. И каждый раз я терплю крушение. Я могу играть по жестким правилам, могу принимать необходимые решения, я способен принимать решения, которые убивают, но я не могу избежать страданий. Очень, очень долго — мои записки, которые ты украла, не лгут — это была единственная из доступных мне эмоций.
Он увидел, как увлажнились ее глаза, но челюсти были по-прежнему крепко сжаты — она была полна гневной решительности.
— Все это не дает вам права править, — сказала она.
Лето с трудом подавил улыбку. Наконец-то они добрались до корней мятежности Сионы.
По какому праву? Где справедливость в моем правлении? Принуждая их к повиновению с помощью вооруженной силы Говорящих Рыб, честно ли я побуждаю человечество к эволюционному скачку? Я знаю все, что поют революционеры, все их трескучие и резонерские фразы.
— Ты не видишь никаких признаков своей мятежной руки в той власти, которой я обладаю.
Юность Сионы взяла свое.
— Я никогда не выбирала вас себе в правители.
— Но ты усилила мою власть.
— Каким образом?
— Своей оппозицией. Я отточил свои когти на таких, как ты.
Она невольно бросила взгляд на его руки.
— Это фигуральное выражение, — объяснил он.
— Наконец-то мне удалось задеть вас за живое, — сказала она, услышав в его голосе нотки гнева.
— Ты не задела меня за живое. Мы с тобой родственники и можем по-семейному попенять друг другу. Факт заключается в том, что мне стоит бояться тебя больше, чем тебе — меня.
Она отпрянула, но замешательство продолжалось лишь краткий миг. Он увидел, как сначала ее плечи напряглись от всплеска веры, потом девушку снова охватили сомнения. Она опустила голову и исподлобья взглянула на Лето.
— Так почему же Великий Лето боится меня?
— Я боюсь твоего невежественного насилия.
— Разве вы говорили, что уязвимы физически?
— Я не стану второй раз предупреждать тебя, Сиона. Петь пределы той игры в слова, в которую я играю. И ты, и иксианцы прекрасно знают, что я люблю тех, кто уязвим физически. Скоро об этом узнает вся Империя. Такие слухи распространяются быстро.
— И вся Империя спросит, по какому праву вы царствуете!
Она ликовала. Лето почувствовал неистовый гнев. Его было трудно подавить. Эту человеческую эмоцию он ненавидел. Название ей — злорадство. Он некоторое время молчал, не желая давать волю злобе. Потом он выбрал способ пробить брешь в обороне Сионы в самом уязвимом ее месте, которое он уже видел.
— Я правлю по праву одиночества, Сиона. Мое одиночество — это отчасти свобода, отчасти рабство. Это означает, что меня не может подкупить ни одна группа населения. Мое рабство говорит о том, что я буду служить вам в полной мере моих божественных способностей.
— Но иксианцы поймали вас в свою ловушку! — сказала она.
— Нет. Они преподнесли мне дар, который только усилит меня.
— Он уже ослабляет вас.
— И это тоже, — признал Лето. — Но мне по-прежнему подчиняются очень мощные силы.
— О да, — кивнула она. — Это я понимаю.
— Этого ты как раз не понимаешь.
— Но я уверена, что вы мне все объясните. — поддразнила она его.
Он заговорил так тихо, что Сионе пришлось склониться почти к самому его лицу.
— В этом мире нет никого, кто мог бы попросить меня о чем бы то ни было — об участии, о компромиссе, даже о малейшем послаблении власти. Я один и только одни.
— Даже эти иксианская женщина не может…
— Она настолько похожа на меня, что не сможет ослабить меня а этом отношении.
— Но когда было атаковано иксианское посольство…
— Меня все еще раздражает человеческая глупость, — сказал он.
Ока. нахмурившись, взглянула на него.
В свете луны этот мимический жест показался Лето очаровательным. Он понял, что заставил ее думать. Он был уверен, что она никогда прежде не задумывалась о том. что право на власть дается вместе с уникальностью.
Он отреагировал на ее хмурый вид.
— До сих пор в мире не было правительства, подобного моему. Я — первый случай в мировой истории. Я отвечаю только перед собой, требуя воздаяния за ту жертву, которую принес миру.
— Жертву! — иронически буркнула она, но Лето явственно расслышал сомнение в ее голосе. — Каждый деспот говорит нечто подобное. Вы ответственны только перед собой!
— Я отвечаю, таким образом, за каждую живую тварь. Я слежу за всеми вами все это время.
— Какое время?
— Время, которое могло бы быть, но которого больше нет.