Ей казалось, что слова звучат весомо и убеждают Судью, не могут не убедить. Хотя, может, и это лишь казалось из-за водки.
Когда ее запас аргументов иссяк, Судья поднялся на ноги. Сказал одобрительно:
– Молодец, девка, не сдаешь родную кровь… – И тут же добавил непонятное: – Поучился бы ты у нее, Степа…
Снова повернулся к Марьяше, скомандовал:
– Подойди-ка, посмотреть на тебя хочу…
Она сначала не поняла: каким он местом смотреть собрался? – но потом сообразила и приблизилась.
Судья протянул ладонь, словно хотел коснуться ее лица, – но пока не коснулся, провел в нескольких сантиметрах. Улыбнулся:
– Ты расслабься, девок я не ем, да и сыт уже…
Потом все-таки коснулся, и Марьяша зажмурилась и почувствовала серию легких-легких касаний, будто бабочка пролетела, задевая крылышками. Через мгновение рука Судьи опустилась ниже и ухватила Марьяшу за грудь, и уже не таким эфемерным прикосновением, а цепко, по-хозяйски.
Она рывком распахнула веки, отскочила назад, зацепившись за лавку и чуть не упав.
– Годная девка, бойкая, – сказал Судья спокойно. – И вот что я тебе, девка, скажу. Мы сейчас передохнем после трапезы часика два-три, а к вечеру в баньку пойдем. И ты, девка, туда приходи. Там и решу все по сестре твоей, а что за решение будет, только от тебя зависит.
Марьяша набрала полную грудь воздуха, чтобы высказать все, что думает, – но осеклась в последний миг, сообразила, что Лизкина жизнь сейчас у нее на кончике языка подвешена… Шумно выпустила воздух, так ничего и не сказав.
Судья истолковал ее молчание по-своему. Сдвинул на лоб повязку, спросил:
– Думаешь, сморчку слепошарому зову тебя спинку потереть?
Под повязкой оказалось ровно то, что она ожидала увидеть: старые зарубцевавшиеся раны в глазницах. Потом эти рубцы дернулись, сдвинулись, – и оказалось, что изранены только веки, а на Марьяшу уставились два нормальных серых глаза.
– Ступай, девка, ступай… – напутствовал ее прозревший Судья. – И поменьше болтай, побольше о сестре своей думай.
Марьяша буквально вывалилась в сени, обалдевшая от всего увиденного и услышанного. Следом тотчас же вышел смотрящий. Пошатывался, язык слегка заплетался.
– Н-натаху знаешь? Т-ту, что немая и бес… беспалая?
Она кивнула. Говорить ничего не хотелось.
– О прежнем Су… Судье много болтала… а теперь… ик… теперь вот молчит, как младенец угукает, нечем болтать стало… С-смекаешь, о чем тут я?
Марьяша снова кивнула.
– Ну вот зачем приперлась? – Вопрос был явно риторическим, ответа Семен не ждал. – Я сво… ик… своих подальше отправил, а тут ты… Да что уж… С Судьей не спорят, так что при… ик… приходи через два часа. Приоденься получше и… ну, в общем, вы, девки, сами знаете, что делать, чтоб на вас… ик… чтоб с-стоял крепче. Волоса там расчеши-уложи, п-подмойся… Да, да, подмойся… Т-ты ж не мыться вечером в баньку пойдешь, а свой долг перед обществом отрабатывать.
* * *
Она шагала от управы, не видя, куда идет, глаза были полны слез.
– Постой-ка, – окликнул сзади мужской голос.
Марьяша обернулась, смахнула с глаз мутную пелену и узнала хранителя Выру. Пьяным он совсем не казался, как и не пил только что стопку за стопкой.
Этому-то что надо? Не может дождаться вечера и баньки?..
– Вы ведь с сестрой Пахомовы дочки? – спросил Выра так, будто действительно не знал или позабыл.
А ведь когда-то водил дружбу с отцом, и они вместе ходили в Город за добычей, и не то отец там будущего хранителя спас, не то просто чем-то выручил… в общем, иногда говорил по пьяни, подробностей не раскрывая, что числится за Вырой должок, и пусть пока числится, процентом обрастает.
– Ты вот что знай, – сказал Выра, понизив голос и опасливо оглянувшись на окна управы, – за кровососа пленного его начальники уже сполна заплатили… Отпустим мы его или нет, дело второе, но они доплачивать больше не будут, и отпускать на обмен никого не будут, так и сказали.
– Водка? – догадалась Марьяша.
Никогда не появлялся этот продукт в Затопье в таких количествах и не тратился так легко и беззаботно. Берегли, ценили.
– И она тоже… Но ты мне вопросов лучше не задавай. Ты просто знай… И Пахому передай, что должок мой закрыт.
* * *
– Да тебя там никак сивухой напоили? – спросил Дрын, потянув носом воздух. – Чудеса… А нам вот чуть плетюганов не прописали.
– Сивухой не поили, – сказала Марьяша чистую правду. – Как ты давеча сказал-то? Говно у нас, а не власть? Ошибся маленько.
– Да ладно…
– Ошибся, ошибся… От говна даже польза бывает, от него картоха лучше растет. А эти хуже, мне кажется. В общем, собирайтесь. Через час выступаем. Что брать с собой, сами знаете.
Все пятеро уставились на нее изумленно.
– К Базе пойдем, – продолжала Марьяша. – Всемером, Бобу тоже возьмем. Главная я. А кто не будет меня слушаться, тому Боба оторвет яйца. Это не шутка, кстати.
Парни переглянулись, не узнавая привычную им Марьяшу, мирную, милую и домашнюю. Она сама сейчас себя не узнавала. А рецепт преображения прост, проще пирогов с толченым горохом: берем зрелище жестокой казни, добавляем попытку изнасилования (жесткую, с разбитым в кровь лицом, с распухшими от ударов губами и шатающимся зубом), смешиваем, разбалтываем, варим час на медленном огне застолья в управе, вливаем три стопки водки, а соль, перец, специи и хватание за грудь добавляем по вкусу… Ах да, еще один непременный ингредиент – подходящие гены, без них блюдо может не получиться, как ни старайся. Но у дочери Пахома-отморозка и сестры не менее отмороженной Лизки с этим был полный порядок.
– Братцы… – протянул шестипалый Жуга с явной ноткой восхищения. – Никак наша Лиза вернулась, а?
– Меня зовут Марьяна, не путай, пожалуйста. Первое тебе предупреждение.
– А сколько их всего бывает? – уточнил Дрын. – В смысле, предупреждений?
– Не скажу. Как без яиц останешься, так и поймешь, что предупреждения закончились.
Несмотря на столь мрачные жизненные перспективы, грозящие ему и приятелям, Жуга прямо-таки расцвел в улыбке.
Глава 5
В плену и на воле (ход белым слоном)
Она очнулась.
Мозг включился мгновенно, Лиза вспомнила все, происходившее до отключки, – и поняла, где находится. В плену у гадов-кровососов, где же еще.
Не шевельнулась и не открыла глаза, ничем не выдавала, что пришла в себя. Пыталась лишь на слух и отчасти на запах определить, где конкретно она оклемалась и есть ли рядом кто-нибудь из врагов. Слух у Лизы был очень чуткий, обоняние тоже не подкачало.
Похоже, она не в броневике, рядом с которым ее вырубили. Слишком тихо, никакое движение не ощущается, – но это ладно, броневик и стоять может с заглушенным двигателем, но нет запахов нагретого металла, и сгоревшего пороха, и выхлопных газов… В общем, ничего она не учуяла из того, чем пахнут кровососовские бронированные колымаги.