И хотя желудок мой был набит, в голову как-то сама собой закралась мысль, что небольшой десерт, пожалуй, мне бы не повредил…
Однако прежде чем я успел осведомиться, что там синьор Балотелли думает насчет десертов, к нашей клетке вприпрыжку подбежал небольшого роста клоун в огромных ботинках, отпер дверцу и вывел нас к занавесу, за которым артистам полагалось ждать своего выхода. Клоун остался с нами, присел на корточки и почесал меня за ухом.
– Это Чарли, – прошептал мне Флойд. – Он славный малый, ужасно добрый и всегда нас смешит.
Ага, подумал я, так значит, в цирке не все так жестокосердны, как синьор Балотелли. Очень хорошо, иначе моя вера в человечество всерьез бы пошатнулась. Пока я нежился, наслаждаясь неожиданными ласками, мимо нас на манеж выбегал артист за артистом. Время от времени Балотелли что-то глухо бубнил, объявляя в промежутках очередной номер.
Внезапно раздалась барабанная дробь, а затем грянул туш. Чарли легонько подтолкнул меня и отдернул занавес. Мои товарищи устремились на арену. А? Что? Ах ты святой кошачий лоток, неужели уже пришла наша очередь?!
Я испуганно бросился вслед за остальными и тут же зажмурился, ослепленный яркими прожекторами. На помощь, я ничего не вижу! На репетиции не было столько света.
– Налево, Уинстон, налево! – прошипела мне собака по имени Пат.
Проковыляв налево, я весьма неуклюже запрыгнул на бортик манежа, и весь съежился, чтобы как можно меньше обращать на себя внимание. Пока остальные исполняли свои номера, я осторожно огляделся вокруг. Ах ты божечки, цирковой шатер был набит битком – ни одного свободного места! Мое маленькое кошачье сердечко сильно заколотилось от волнения. По мне, так зрителей тут было чересчур много! И из-за всех этих людей я ужасно разнервничался.
Я уже начал было обдумывать, как бы улизнуть и отвертеться от участия в номере, как вдруг на меня упал луч прожектора, снова послышалась барабанная дробь, а прямо к моему носу спустилась корзинка. Слишком поздно!
Я запрыгнул в корзинку, постаравшись проделать это как можно элегантнее, и почувствовал на себе взгляд сотен пар глаз. Они прямо-таки впивались в меня, жгли и испепеляли – казалось, моя шерсть вот-вот задымится. Сердце теперь билось неимоверно быстро, и от этого мне стало еще страшнее.
– Спокойствие, просто сохраняй спокойствие, – услышал я мяуканье Бартоломео, который уже успел занять свою позицию под куполом цирка.
– Сердце! – просипел я. – У меня что-то с сердцем!
– С твоим сердцем все в порядке, – прошептал Бартоломео. – У тебя просто сценическая лихорадка. Это совершенно нормально.
Что-что у меня? Сценическая лихорадка? О какой сцене он говорит? Наверное, имеется в виду арена? Впрочем, насчет лихорадки он, похоже, был прав: я действительно чувствовал себя довольно несчастным и больным. В таком состоянии мне ни за что не прыгнуть через обруч!
– В сценической лихорадке нет ничего страшного, – объяснил Бартоломео. – Все мы волнуемся перед выходом на публику, без этого никак. Сделай глубокий вдох и найди свой центр! Сконцентрируйся!
И вот обруч повис между площадками, снова барабанная дробь, шшш, пых – и эта штука загорелась. Внизу воцарилась напряженная тишина, все взгляды были обращены наверх, ко мне.
– Не забывай о дыхании! И не обращай внимания на пламя! Вперед, ты сможешь! – крикнул Бартоломео.
Я отряхнулся, на секунду закрыл глаза, снова открыл, сосредоточился на противоположном выступе – и уже во второй раз за день прыгнул в горящий обруч. Готово! В этот раз я даже хвост не подпалил. Да у меня все задатки настоящего профи!
Вторая корзинка отвезла меня вниз, и я, купаясь в аплодисментах и ликовании публики, гордо пересек манеж. Тут кто-то схватил меня за шиворот и взял на руки. Ай! Какая дерзость, что это еще такое?!
Синьор Балотелли прижал меня к себе и продемонстрировал зрителям, фальшиво улыбаясь.
– Эй, ты! – шипел он мне при этом на ухо. – Чего так долго там возиться сегодня, а? Это тебе не шахматы! Быстрее давай!
И тут этот грубиян согнулся в поклоне, а меня просто швырнул за кулисы. Неслыханная наглость!
К счастью, все остальные были восхищены моим выступлением и щедро рассыпались в похвалах.
– Это было очень сильно! – тявкнул Паташон.
– Да ты уже без пяти минут готовый артист, – сказал Флойд. – Еще чуть-чуть – и тебя от всего этого за уши не оттащишь.
Тащить за уши?! Меня?! Он что, хочет меня обидеть? Я ведь не какой-нибудь там кролик из шляпы – я кот, и уши у нас исключительно для того, чтобы за ними чесать! Впрочем, никто больше его словам не удивился, так что я решил рассматривать их как комплимент.
– Это же рождение новой звезды, a new star is born! – воскликнула О’Нелли.
– Ну что вы, что вы, – смущенно возразил я, – я ведь просто делал свою работу. – И работка эта не из легких, подумал я про себя, начиная понемногу замечать, как сильно был измотан. И как хотел спать! Все эти треволнения меня доконали. Собравшись с последними силами, я кое-как дополз до угла клетки, свернулся там калачиком и, вздохнув, закрыл глаза.
Крепкий здоровый сон – вот что мне сейчас было нужно.
– Эй! – кто-то легонько толкнул меня лапой.
Приоткрыв один глаз, я увидел Бартоломео, удивленно взиравшего на меня сквозь прутья решетки.
– Ты что это собрался делать? – спросил он.
– Вздремнуть, – ответил я. – Ведь мы, кошки, спим по шестнадцать часов в день. И минимум пятнадцать из них я сегодня недобрал!
– Извини, – проблеяла О’Нелли. – Но ничего не выйдет. Это еще не конец.
Как не конец?! На моей морде, вероятно, читалось полное недоумение, поэтому О’Нелли принялась очень терпеливо объяснять:
– Дело в том, что уже через два часа в Луна-отеле состоится наше следующее выступление. Сейчас Балотелли нас туда повезет.
– Еще одно выступление?! – едва сумел выговорить я, потому что от возмущения у меня перехватило дыхание.
– Ну конечно, а ты как думал? Один раз – это вообще не в счет, – проблеяла коза. И тут эта чертовка принялась танцевать и бить чечетку, распевая: «There’s no business like showbusiness – нет такого бизнеса, как шоу-бизнес…»
[3]
Милосердный кошачий боже! Во что же это я вляпался?
Кот под прикрытием