Я тут же попытался представить, как Вернер приносит в дом младенца. Насколько мне известно, они часто орут и время от времени отвратительно пахнут. Не уверен, что Вернер знает, как поступать в таких случаях. Но, к счастью, у нас в доме сразу две опытные матери – Анна и бабушка, и они ему, конечно, помогли бы. Впрочем, наверное, в детском саду можно взять ребенка и постарше. Такого, который уже умеет чуть больше, чем просто орать и вонять. В идеале, может быть, даже хорошо играть на блок-флейте. Или вообще такого, который уже вышел из возраста, когда положено на чем-либо играть. Такого, как моя самая любимая Кира! С другой стороны, второго такого замечательного ребенка на свете точно нет, а значит, другие дети нам ни к чему.
Вернер тоже ничего не добавил по этому поводу, а лишь, радостно насвистывая, положил телефонную трубку на базу в коридоре. Потом подошел к гардеробу и надел пиджак. Наверное, собирался в университет читать одну из своих лекций.
– Что ж, Уинстон, долг зовет! Желаю тебе хорошо провести день. Анна скоро вернется из Кельна и наверняка привезет тебе что-нибудь вкусненькое – уж я ее знаю. До скорого!
Хм, «вкусненькое» – звучит отлично! А вот слово «долг» напоминает о том, что мне и самому нужно срочно кое о чем позаботиться. Я ведь до сих пор не предупредил Спайка о кошконенавистнике! Приятель, я спешу к тебе на помощь!
О мисках и пухологах. И о друзьях-итальянцах
– Отравленная еда?! – Спайк пришел в ужас, Чупс с Одеттой тоже широко раскрыли глаза от изумления.
– Да. Этот тип специально раскладывает приманку, потому что ненавидит кошек! – объяснил я.
– Неужели люди на такое способны?! – не мог поверить Чупс.
Одетта нервно виляла хвостом.
– Но это же ужасно! То есть я понимаю, что не все люди нас любят, – но вот чтобы прямо так?! Пытаться нас извести?!
– Да, трудно представить, – согласился я. – Но тем опаснее теперь подбирать еду на улице.
– Я и так никогда ничего не подбираю. Ем только то, что добыла охотой. Это ведь куда вкуснее, правда, мальчики?
Спайк и Чупс смущенно молчали. Наконец Толстяк неловко откашлялся:
– Ну, э-э-э… конечно! Поохотиться время от времени бывает неплохо, но… Мда… это ведь столько возни. Да по мне, и мыши эти какие-то чересчур уж шустрые. А когда прямо перед носом оказывается лакомый кусочек… В общем, хорошо, что Уинстон нас предупредил.
Тут я непременно бы усмехнулся, если бы умел. Слишком уж уморительная картина рисуется в воображении, когда представляешь себе, как толстый Спайк, тяжело сопя, пытается догнать проворную мышку. При этом в целом я был склонен с ним согласиться – охота и мне не по душе. Но инстинкт подсказывал, что на Одетту это произведет плохое впечатление, и я решил промолчать.
Чупса, похоже, такие соображения не сдерживали, и он выложил все как есть:
– Нет, Одетта, я тоже не большой поклонник охоты. И не думаю, что добыча непременно лучше на вкус. Чаще всего меня полностью устраивает то, что кладут мне в миску мои люди.
Интересно! Значит, Чупс все-таки живет с людьми! Конечно, еще вопрос, что это за люди такие, допускающие, чтобы их кот разгуливал по округе весь в колтунах. Если бы я выглядел так же, как Чупс, Анна уже давным-давно устроила бы мне целый комплекс процедур по уходу за мехом.
– Фрррр! – презрительно фыркнула Одетта. – Миска! Что вы несете! Впрочем, ешьте что хотите, мальчики. Смотрите только не попадитесь кошачьему киллеру! – И она отправилась прочь со двора.
– Ну и ну, – удивился Чупс. – Что это с ней?
Я тоже удивленно проводил ее взглядом. Такие выходки совсем не в духе Одетты.
Спайк покачал головой:
– Что бы вы ни говорили, а с Одеттой что-то не так.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.
– Ну, вы вот хоть раз слышали, чтобы Одетта рассказывала о своем доме? Хоть что-нибудь? О двуногом, с которым она живет? Конечно, становиться человеколюбцем вроде тебя, Уинстон, совершенно не обязательно, но все же дом нужен всем, без него даже кошачья жизнь какая-то тоскливая.
Человеколюбцем? О чем это он? Послушать его – так я какой-то слабак, который всегда пляшет под дудку Вернера. А это полная ерунда, потому что на самом деле всем в доме тайно заправляю я! Впрочем, ладно. Может быть, и не я, а бабушка.
Но насчет всего остального Спайк не так уж не прав: во-первых, жизнь без людей действительно была бы довольно неуютной, а во-вторых, Одетта и в самом деле никогда не рассказывала о доме.
– Да, о людях Одетты мы ничего не знаем, – подтвердил я. – Но почему ты задумался об этом именно сейчас?
Спайк наклонил голову:
– Ну, это же очевидно. Мы с Чупсом заговорили о том, что наши открыватели консервов довольно-таки неплохо нас кормят, и вдруг Одетта убежала прочь. Разве это не странно? Как будто она не хочет говорить на эту тему.
– Заметно, что ты живешь с пухологом, Спайк, – вздохнул Чупс. – Или, в случае с Рамоной, с пухологиней.
Пухо-чего? Я озадаченно переводил взгляд со Спайка на Чупса и обратно. Раздались странные звуки, напоминающие блеяние: кажется, Спайк так смеялся.
– Верно, Чупс. Мою Рамону вокруг пальца не обведешь!
Ага. Выходит, пухолог – это Рамона. Но что, ради всего святого, это значит? Наверное, здесь есть связь со словом «пуховый»? Или это примерно то же самое, что пушистый? Значит, пухологиня – это такая мягкая и пушистая женщина? Признаться, я немного удивлен: судя по рассказам Спайка о Рамоне, никакой пушистости там нет и в помине. Зато ершистости хоть отбавляй. Взять, к примеру, хотя бы тех бедняг, что с утра пытались поговорить с Рамоной о Библии – ведь она весьма грубо их отбрила. Что ж, возможно, люди в этом контексте понимают под словом «пушистый» что-то совершенно иное…
– Уинстон? – резко вырвал меня из раздумий Спайк.
– Э-э… да?
– У тебя такой рассеянный вид. Мы тебе наскучили?
– Вовсе нет. Просто я задумался о том, что Рамона, по-моему, недостаточно мягкая для пухологини. Ну, судя по тому, что я о ней знаю.
Глаза Спайка стали круглыми от удивления:
– Мягкая? Рамона? При чем тут это вообще?
– Ну, я имею я виду, пухолог – это же, наверное, кто-то мягкий и пушистый, правильно?
Спайк шумно втянул ноздрями воздух, завалился на землю и стал покатываться из стороны в сторону. Я никак не мог отделаться от ощущения, что потешается он надо мной.