Серебряный век в нашем доме - читать онлайн книгу. Автор: Софья Богатырева cтр.№ 47

Страница

Д.: Вот и сейчас “Поэтика Маяковского” так вышла, хотя там больше Тренина, чем Харджиева.

И.: (Восклицает) Конечно, больше! А там тоже переставлены? У меня нет последнего издания.

Д.: По-моему, да. Там Харджиев и Тренин ^[137], по-моему. Помните, о Маяковском – “Заметки о поэтике Маяковского”? Там совместные их работы, и посмертные по отношению к Тренину работы Харджиева. Нет, он, конечно, человек очень самолюбивый, болезненно обидчивый и, я бы сказал, неблагожелательный. <…> А Тренин на меня производил впечатление, наоборот, очень честного и эмоционального.

И.: Тренин совершенно обаятельный, очень чистый человек и талантливый, по-моему, работник.

Д: Очень.

И.: Все, что он делал, он делал талантливо и добросовестно. Вообще, был чрезвычайно милым, ну, просто, такой близкий моей душе человек, что мне даже трудно его объективно охарактеризовать. В конце концов, Николай Иванович несколько подпортил и наши отношения, но… не до конца. Тренин погиб в первые дни войны.

Д.: Месяцы. Он в ополчении погиб.

И.: Он погиб в ополчении, куда они вместе с Харджиевым пошли, и причем, как мне рассказывали, не знаю, справедливо ли, в общем, удалось Харджиеву уехать и он мог взять и Тренина, но… в общем, боялся задержаться и… Тренина оставил, а сам уехал.

Д.: Это, конечно, очень жестокое обвинение. Но могу только сказать тоже в дополнение [свое] впечатление. Я увидел Николая Ивановича Харджиева в научном зале Ленинской библиотеки… Помните, левое крыло?

И: Да, конечно.

Д:…во время войны, уже тогда, когда стали возвращаться из ополчения. Там была пересортировка: ликвидировали ополченческие дивизии, [некоторых] взяли в армию, а кое-кого отправили в тыл. Я ни от кого ничего не слышал. Я слышал самого Николая Ивановича. Совершенно понятно, что он, конечно, о себе дурного не говорил, но… Я сейчас не могу сказать: ни подтвердить, ни опровергнуть то, что вы сказали, но я помню свое эмоциональное впечатление, что что-то тут неладно. Где-то они были вместе, на каком-то, по-моему, острове речном, может быть, я и путаю.

И.: Нет, кажется, просто на дороге.

Д.: В общем, куда-то он… Но у меня такое осталось ощущение, что он все-таки оставил друга в ситуации, в которой, по фронтовым тогдашним, так сказать, законам, не имел права оставить.

И.: Да…

Д.: Вот такое ощущение у меня осталось.

И.: У меня тоже.

Д.: Но я оговариваюсь и перед вами, и перед будущим, что это только ощущение.

И.: Да, но у меня впечатление такое же. Я тоже не был свидетелем.

Д.: Причем впечатление на основе рассказов самого Харджиева сразу после событий.

И.: Да, вероятно, потом эта его трактовка изменилась, в его рассказах.

Д.: Он был смущен, когда рассказывал… Черта, которая никогда у него…

И.: Это очень интересно, потому что я не слышал такого свидетельства того времени. Я со второго дня войны был на флоте, в Севастополе, в обороне Севастополя. Буквально на следующий день после объявления войны мы туда выехали, небольшая группа писателей, и вернулся я только после конца войны ^[138].