– Я все еще хочу знать, как здесь оказалась эта… женщина. – Воительница с изуродованной рубцами кожей, взяв Хилтса за плечо, развернула его к себе. На ее руке было всего три перепончатых пальца.
– Вы – отряд «Пятьдесят семь», насколько я понимаю.
– Это очевидно!
Ее воины теснились позади, порыкивая, словно звери. На взгляд Хилтса, говорившая женщина – Нира – была самой симпатичной из всей этой компании. О настоящих «Пятидесяти семи» мало что было известно; об этом, видимо, позаботилась Сиела Корсин. Упоминания о тех членах экипажа «Знамения», кто сильно отличался от безупречных образцов человеческой расы Сиелы, остались лишь в старых кеширских сказках.
Количество представителей современного отряда «Пятьдесят семь» было куда больше данного числа; разглядывая союзников Ниры, Хилтс подумал, что отряд собрал в свои ряды всех уродцев Кеша. Иногда они осмеливались подобраться к столице – их, разумеется, сразу замечали. Пусть будет пятьдесят семь, решил Хилтс, – считать их не было ни желания, ни возможности.
– Сиела изгоняла таких, как мы, мечтая о своем драгоценном совершенстве! – выкрикнула Нира, указав на стены. – Это позор! Вы видите, на этих картинах многих не хватает, верно? Где Равилан – он же был вождем тех, Иных? Почему они не изобразили Глойда? Того, кого Корсин держал при себе, словно домашнюю зверюшку! – Она сплюнула на мраморный пол. – В вашем Пантеоне многие отсутствуют!
– И ты тоже! – рявкнула в ответ Илиана. – Сиела правильно делала, очищая Племя от подобных тебе изъянов! И мы последуем ее примеру!
«Сестры» бросились было вперед, но Хилтс успел преградить им путь:
– Люди, люди! – Оглянувшись, Хилтс заметил, что «нейтральный» треугольник уменьшился. – Здесь не место для драк!
– Ты абсолютно прав, хранитель! – произнес Корсин Бентадо, сжимая эфес своего меча затянутой в перчатку рукой. – Изменники должны быть наказаны. И мы разберемся с этим здесь и сейчас, а потом и снаружи, где собрались все остальные. Кровь освятит это место. Лига корсинитов восторжествует, и через восемь дней послание Яру Корсина услышим только мы.
Джей, сжавшийся в комок рядом с Хилтсом, вдруг подал голос:
– Но там тысячи людей!
– Значит, так тому и быть!
– Но так быть не должно! – вскричал Хилтс. Вспомнив о записывающем устройстве, он поднял его высоко над головой. – Вы пришли на чтение. Можно начать прямо сейчас!
Илиана метнула на него взгляд:
– Ты говорил, что оно включится только в День Завета!
Хилтс обернулся и пожал плечами:
– Я – ситх, и я солгал.
– Лига против чтения Завета в неположенный день. – Золотистые глаза Бентадо недобро блеснули из-под густых черных бровей. – Хочешь, как и все эти, стать изменником, хранитель?
Воины позади него вновь зашевелились.
– Мы услышим основателя через восемь дней. Только мы!
Хилтс увидел движение в толпе, почувствовал, что Джей сильнее прижался к нему… И его осенило.
Восемь дней.
– Джей! Твои расчеты! – Хилтс оторвал голову кешири от своей груди. – Твои вычисления относительно Песочных Трубок!
Помощник взглянул вверх; он был в панике, и по его лицу текли слезы.
– Сейчас? Но вы говорили, это не важно…
– Сейчас, Джей! – Голос внезапно охрип. – Скажи им!
Дрожа от страха, маленький кешири отпустил своего начальника и обратился к остальным:
– Прошу прощения, повелители…
– Не все мы тут повелители, кешири!
Джей едва не лишился чувств от крика Ниры. Взгляд огромных черных глаз метнулся обратно к Хилтсу. Тот одними губами повелел: «Говори».
– Прошу прощения, но когда пришли Защитники, они принесли и свой стандартный календарь, который кешири приняли, несмотря на разницу в продолжительности нашего дня и года…
Кто-то активировал световой меч.
– …и мы настроили Песочные Трубки по волшебному хронометру «Знамения». Когда горный храм был закрыт и «Знамение» покинуто, носильщики принесли считающие время Трубки сюда…
Засияло еще два лезвия, люди пришли в движение.
– …но годы спустя мы обнаружили, что на равнине песок течет через Трубки не так, как в горах. – Лицо Джея осветили алые всполохи клинков, и кешири сглотнул. – Он течет медленнее.
Бентадо поднял меч и синхронно бровь:
– Насколько медленнее?
– На одну секунду, – просипел Джей. – Ваш стандартный день на самом деле на секунду короче, чем считали все время.
Нира и ее отряд нетерпеливо зашумели:
– Да какая, чтоб тебя, разница?
Хилтс сжал кулаки и посмотрел на Джея. Скажи им!
– Если прошло более двух тысяч лет? Это разница в восемь дней. Что означает…
– Это означает, – подхватил Хилтс, встав рядом с дрожащим кешири, – что, согласно истинному времяисчислению наших основателей, День Завета – сегодня. И сегодня же – начало торжества Восшествия Ниды. – Он взглянул на Илиану и чуть понизил голос: – Но день Яру тоже важен.
Бентадо, громко ступая, подошел к ним и гневно прогрохотал:
– Это нелепо! – Он схватил Джея за руку. – Хочешь сказать, этот кеширский недоумок подсчитал все секунды практически с момента приземления «Знамения»? Это ведь миллионов десять…
– В вашем языке есть слово «миллиард», – осмелился пискнуть Джей. – И в секундах их прошло больше шестидесяти.
Илиана тоже шагнула вперед… И опустила меч.
– Это правда, – сказала она. – Я не чувствую обмана.
Бентадо оглянулся на своих – те молча закивали. Даже отчаянные из отряда «Пятьдесят семь» не проронили ни слова.
Хилтс смотрел на кешири и изумлялся. «Отлично справился. А теперь прикуси язык!»
– Начинаем чтение, – торжественно провозгласил Хилтс. – Объявляю Перемирие Пантеона. – Он высоко поднял записывающий прибор и обвел всех взглядом. – Опустите оружие и позовите остальных. Я не могу ничего посоветовать вам и вашим людям. Возможно, это сделает Яру Корсин.
4
«…Нас немного осталось после приземления. И шансов на выживание у нас было мало. Создание Племени – того, чем мы стали, – было необходимо. Как только мы поняли, что Кеш не опасен, угрозой для нас стали мы сами…»
Капитан звездолета сидел в своем командирском кресле перед лицом смерти и – неведомо для себя – перед своими далекими потомками, от которых его отделяли столетия. Образ Яру Корсина мерцал в воздухе, и в темном атриуме плясали жуткие тени. Это был не могущественный Корсин с поздних картин и не бог с диковинными глазами, изваянный кеширскими скульпторами, – это был просто человек. Усталый король-воин, который зажимал рану на груди, произнося свои последние слова.