Байя неторопливо продвигалась вперёд, вглядываясь в указатели. Она легко несла свой большой живот. Как и в первую беременность, Байя набрала не меньше двадцати пяти килограммов, но чувствовала себя неплохо. Сейчас шурупы возьму, и в туалет, подумала Байя, поворачивая в тот самый отдел метизов, где висят на стойках пакеты с шурупами, гвоздями, болтиками и кронштейнами. А вот и продавец-консультант, и бейджик на ней: «Александра Улитина. Метизы и крепёжные изделия».
Саша ничего такого особенного не делала – как раз стояла у самых тех шурупов, которые Байе и были нужны, и добавляла, вешала на каждый штырёк с размерами новые пакетики. Старые-то, видно, раскупили. Двигалась Саша маленькими, точными и резкими движениями. Она по-прежнему была похожа на аниме-персонажа – даже больше, чем раньше, потому что с годами похудела, стала легче, суше.
Впрочем, Байя никогда раньше не видела Сашу Улитину и не знала, что она когда-то училась в одном классе с Чурбановым и Чуровым.
– А где тут у вас шурупы пэ аш по дереву четыре с половиной миллиметра? Мне нужно восемьдесят штук.
– Так, так – где они, – Саша быстро протянула руку и достала пакетик. – А вот они. Эти. Да?
– Эти, – сказала Байя. – Спасибо большое.
– Простите, пожалуйста, – остановила её Саша, – может быть, мой вопрос покажется странным. Но мне кажется, что человек, с которым вы разговаривали, – это мой бывший одноклассник. Вы с ним вместе пришли? – и Саша снова принялась развешивать пакетики по кронштейнам.
– Да, это мой муж. Его Иван зовут.
– Точно, он, – Саша не то чтобы обрадовалась, но явно заинтересовалась, заволновалась. – Слушайте, а кем он работает? В соцсетях не могу его найти.
– Детский врач в больнице, – ответила Байя, тоже почему-то начиная внутренне волноваться. – А вы правда учились вместе? Хотите, я его позову?
– Нет-нет! – замахала руками Саша. – Не надо, зачем, чего там звать. Я после девятого ушла, он меня и не помнит. Со мной никто из того класса не общается. Да и я к ним не лезу. У меня тогда жизнь другая была, чем у них. Вспоминать не хочется.
– А какой был Чуров, когда в школе учился? – поинтересовалась Байя.
– Хороший, – без мысли ответила Саша. – Я потому и удивляюсь, почему он не… – она не стала продолжать. – Ас таким человеком по фамилии Чурбанов – он не общается, вы не знаете?
– Нет вроде. А кто такой Чурбанов?
– Тоже одноклассник наш, – коротко пояснила Саша и, сама того не замечая, приложила к груди обе руки вместе с пакетиками саморезов, которые держала в руках. – Они мне снятся часто оба. То один приснится, то другой. Мы сидели рядом. С Чурбановым, а Чуров – на соседней парте, через проход. Понимаете?
Байя не была уверена в том, что именно ей нужно понимать.
– Не совсем. Что с вами?
– Голова кружится, – сказала Саша.
– У меня тоже, – сказала Байя. – Давайте присядем.
Протрубил погрузчик, проехал мимо, держа на бивнях высокие коробки, замотанные плёнкой. Саша и Байя уселись на паллету в сени клювов-кронштейнов, держа в руках пакетики с саморезами. Высоко над головой, в вышине ангара, сияли, гулко вибрируя, лампы дневного света.
– Вспомнилась всякая ерунда, – сказала Саша, глядя вперёд. – Иногда как всё начнёт вспоминаться, ой, хоть не живи.
– Да, это часто так бывает, – сказала Байя, тоже глядя вперёд. – А что вам вспоминается?
– Да чего ворошить-то, проехали.
– Проехали, – откликнулась Байя.
– Если бы не Чурбанов с Чуровым, меня бы не было.
– Меня тоже.
– Может, это было бы и лучше.
– Может.
Они сидели, держали в руках по пакету саморезов и смотрели вперёд. Максидом гудел вокруг торжественным потребительским гулом. В нём проходили вереницы мужчин, женщин и детей. Звенели кассовые аппараты. Словно орган, гудела распиловка. В автомате по рецепту, заданному отделом IT, смешивались разноцветные эмали. По винтику, по кирпичику строились дома.
Саша встала, потому что покупатель уже вертел головой, всматриваясь то в бумажку со спецификациями, то в проход. – Могу чем-то помочь?
Байя зашагала в сторону кассы, стараясь не оглядываться. Девчонка внутри пихалась, живот ходил ходуном. Душновато, подумала Байя, как будто эхо до неё донеслось, – душновато, – Байя зарегистрировала мысль, – что же это я опять – проваливаюсь, – подумала Байя и, помотав головой (ла-ла-ла, – сказала Байя), положила саморезы на ленту, и тут поняла, что вроде бы она купила только по металлу, а надо было ещё и по дереву. Ничего, ничего, ничего, сказала себе Байя, и вслед за тем сразу уплыла куда-то снова.
Чуров уже стоял рядом с отделом доставки: озабоченный, потный, в распахнутом пальто, сдвинув бровки, с мобильником, подняв глаза куда-то к высокому максидомовскому потолку, где висели и сияли белые лампы дневного света.
– Байя! – закричал Чуров, вдруг заметив её. – Я здесь!
Байя остановилась и помахала пакетами. Сил не было.
– Ты что? – Чуров выключил мобильник, обнял Байю, повёл наружу. – Как чувствуешь себя? Духота здесь какая… Саморезы-то успела купить?
– Не все купила, – сказала Байя нехотя. – Вот эти да. А по дереву… забыла…
– М-м! – Чуров махнул рукой, тоже в своих мыслях. – Схожу сейчас и докуплю… Подожди меня на свежем воздухе… Счас как, получше?
– Нормально, – проговорила Байя, присела на скамью и провалилась окончательно.
Началось с того, что за июнь ей заплатили почти вдвое меньше, чем обещали, а за июль не заплатили вовсе. Байя не знала, что это обычная история. Во всём городе у неё не было ни одного знакомого. Сестра тогда ещё жила с родителями в родном городе Байи. Август Байя провела на чердаке, под самой крышей одного из домов на набережной Фонтанки. Лето кончилось, работа тоже, домой ехать было не на что. Так Байя пришла в профессию. Теперь она могла купить себе шампунь, колготки, заплатить за жильё.
Это была никчёмная и страшная жизнь, продолжалась она больше пяти лет. Многие дружили с барыгами, сидели плотно. Байя не подсела.
В тот зимний день она вышла на точку вечером, хотя никогда так не делала. Было очень холодно. Встала на трассе у парка, где летом клумбы наполнялись крупными фиолетовыми цветами. Место было удобное, с горки водителю видно далеко, рядом светофор, а машины по шоссе шли сплошным потоком, так что желающие успевали притормозить.
Байя была в короткой дублёнке: руки, и то некуда спрятать, карманов нет, и Байя тряслась от холода. Вечер был суровый, минус пять, серый и ветреный, позёмка мела, народу на остановке не было, товарок тоже (да они и летом редко здесь тусили). Прождав полчаса, Байя совсем продрогла, подошла поближе к трассе и отвернулась закурить. Заледеневшими руками добыть огонь было трудно, колесико не хотело крутиться, и Байя не заметила фиолетовую древнюю «девятку» с наглухо тонированными стёклами, которая тормознула рядом с ней. Её схватили вдвоём – под мышки, под колени, затолкали на заднее сиденье, прижали сверху и рванули вперёд. Всё это заняло секунды.