Никто не запретит ему перейти шоссе.
Никто не помешает перебраться через железную дорогу.
Никто не помешает утонуть в речке Кулемке ради прекрасных глаз девочки Томы.
— Ты даже не понимаешь, что ты наделала! — сказал Борис.
Девочки притихли. Девочки сразу стали послушными.
— Мы его найдем. Разойдемся и будем искать.
— Никуда вы не пойдете, — распорядился Борис. — Будете ходить здесь, возле опушки. Он может сам выйти.
Девочки даже не пискнули, те самые девочки, которым даже тренер старался не слишком часто приказывать, послушно остались. Они чувствовали, что Борис сейчас имеет право командовать.
ДЕНЬ 10-й
Середина конца
Боря побежал в лес.
Первые две ягоды Феликс нашел сразу. Он сообщил об этом Томе.
— Еще сорок восемь! — откликнулась Тома.
Следующие три ягоды попались шагов через пятьдесят. Феликс опять сообщил.
— Молодец! — крикнула Тома.
А потом земляника перестала попадаться вовсе. Феликс углубился в лес. Он не знал, что земляника тени не любит, а Тома об этом ему не сказала. Феликс шел быстро. Он хотел поскорее набрать ягоды и вернуться к Томе.
День стоял солнечный — запомнить дорогу ничего не стоило, нужно только заметить, с какой стороны находится солнце. Но Феликса никто этому не учил. Когда он сообразил, что на прежних местах ягод попадалось больше, и захотел вернуться, то это ему не удалось.
Сначала он, как и большинство ходящих по лесу, загибал вправо. Продолжая идти в этом направлении, он вышел бы к лагерю, хотя и не на прежнее место. Когда же он повернул в обратную сторону, то опять начал загибать вправо и стал удаляться от лагеря.
Прозрачный смешанный лес сменился густым ельником. Молодые ели стояли так часто, что местами приходилось пролезать под ними на четвереньках.
Миновав еловую полосу, Феликс вышел в редкий березовый лес и нашел еще три ягоды. Он крикнул Томе, но в ответ не услышал ничего. Феликс немного удивился: по его расчетам, он давно уже должен был вернуться.
Затем снова пошел ельник — сырой, темный и мрачный. Под ногами похлюпывала вода, скелеты высохших елей преграждали дорогу. Феликсу приходилось то пролезать под упавшими деревьями, то перелезать через них. Он и сам не заметил, как и когда ягоды в его кулаке превратились в бело-розовую кашицу.
Любой человек, если он, конечно, не лишен элементарной смекалки, сумел бы на месте Феликса вернуться назад. Справа проходило шоссе, откуда иногда доносились приглушенные гудки автомобилей; развернись так, чтобы гудки слышались слева, и выйдешь на прежнее место. Слева пролегала железная дорога; если идти так, чтобы шум электричек слышался справа, то опять же придешь куда надо.
Но Феликс не обращал внимания на все эти звуки: они ничего не говорили ему.
Феликс шел прямо, туда, где, затаившись в извилистых берегах, текла речка Кулемка.
Лес неожиданно расступился. Вниз побежал песчаный откос. А под откосом тихо, мирно и ядовито синели воды небольшой речки. Впрочем, не так уж они и синели. Кусты, деревья, небо и облака отражались в них так же чисто, как и в обычной воде.
На вид это была вполне невинная речка. Еще не так давно в ней водились окуни и плотва и даже раки, которые, как известно, любят чистую воду. Но несколько лет назад фабрика игрушек начисто перевела в ней всякую живность. Дольше всех, говорят, продержалась старая щука. Но и она, не выдержав, сплыла вниз по течению и ушла в другую реку, где погибла от тоски и одиночества: у этой щуки была красная голова, зеленое брюхо, синий хвост, и другие щуки не хотели с ней разговаривать.
Всего этого Феликс не знал. Но на той стороне реки он увидел множество белых цветов. Тома объяснила ему, что так цветет земляника.
Феликс спустился с обрыва на берег. Речка была неширокой, и отсюда цветы показались совсем близкими. Феликс разделся и сложил одежду на берегу.
Он решил, что сплавает на ту сторону и вернется с ягодами. Он не верил, что не умеет плавать: ведь все ребята умели, он сам это видел.
Феликс ступил одной ногой в воду и похлопал себя по груди, как это делали сегодня ребята, прежде чем окунуться.
С обрыва послышался крик:
— Феликс, стой! Не ходи туда!
Феликс обернулся, нога его оскользнулась на глине, и он бухнулся в речку…
Тут следует на время остановиться и объяснить, почему героев всегда спасают в последнюю минуту.
Ну, во-первых, пока еще никого не спасли…
Во-вторых, ни один автор не имеет права топить своих героев без крайней необходимости, а эта необходимость еще не настала…
В-третьих, давайте разберемся: а в какую же минуту вообще-то спасают тонущих людей? Ведь не за час до их гибели и не за два. И конечно, спасают их не после смерти, а хотя бы незадолго до нее. В общем, спасают как раз в ту самую минуту, когда они тонут…
Но автор уже чувствует, что слишком много оправдывается. Когда человек приводит множество оправданий, то это означает, что у него нет ни одного серьезного.
Поэтому автор мысленно зачеркивает все предыдущие оправдания и оставляет одно, но серьезное: все было так, как написано.
И не случайно.
Не случайно Борис встретил Феликса, хотя вышел на его розыск не сразу и двигался другим путем. Вот Феликс попал к речке случайно. А Борис понимал, что самую большую опасность для Феликса представляет не шоссе и не железная дорога, а речка Кулемка, потому что машинист и шофер могут посигналить или затормозить, а речка проглотит человека без всяких сигналов. Борис кратчайшим путем добежал до Кулемки и побежал вдоль нее по тропе.
Итак, Феликс бухнулся в речку…
Здесь так и хочется написать, что Феликс ударился о камень или его вынесло на стремнину, а впереди шумел водопад, а Борис, рискуя жизнью, вытащил его на берег.
Но речка Кулемка мелка; стремнины и водопады не снились ей даже в ее лучшие годы.
Когда Борис скатился вслед за Феликсом в речку, то воды в ней оказалось всего по грудь.
Феликс в трусах, а Борис в рубашке и брюках стояли прямо друг против друга, и синие ручьи прямо текли по их шеям.
— Допрыгался… — сказал Борис.
Феликс молчал. Он чувствовал, что провинился.
Борис на четвереньках выбрался на скользкий берег и протянул руку Феликсу.
— Все, — сказал Борис. — Привет… Прощайся с лагерем.
— Я хотел набрать земляники. Смотри, сколько ее на том берегу.
Борис взглянул через реку и сплюнул синей слюной.
— Это ромашка, — сказал он кратко и начал раздеваться.