Да, она его совсем не знает. Да, она понятия не имеет, что он за человек. Да, нехорошо прыгать в постель к мужчине после первого дня знакомства. Нет, даже не после, а в течение! В течение первого дня знакомства.
Но он одним махом разрешил все ее трудности и избавил от всех бед, которые казались неразрешимыми, огромными, как гора Арарат.
Женщинам такие вещи представляются очень важными, знаете ли! Им, знаете ли, иногда важно, чтобы появился мужчина и взмахом волшебной палочки устранил все затруднения, будто это не затруднения вовсе, а так, ерунда какая-то!
Сила и власть всегда привлекательны – вот уж новость так новость!..
Сейчас ей нужно как-то отпроситься – фу, какое ужасное слово – и спасти Мелиссу, которая опять вляпалась в неприятности, и Лера совершенно не знает, как это сделать.
Баширов появился в гостиной неслышно, как кот, подошел и обнял ее сзади.
– Ты знаешь, – сказала Лера, решив, что броситься головой в омут будет самым правильным решением, – мне нужно срочно уехать.
– Прости?
– У меня подруга попала в переплет! Мелисса Синеокова, она книжки пишет, ты, наверное, знаешь! Ее забрали в милицию.
– Она хулиганила?
– Она едва жива осталась на прошлой неделе, когда какой-то подонок ее похитил и пытал!
– Пытал?
– Ну, не пытал, но… все было ужасно. Ахмет, прости меня. Я знаю, ты хотел, чтобы я осталась…
– А что, ты собираешься остаться в милиции?
Он обошел ее, развязал пояс халата, стянул с плеч и бросил его в кресло. Огонь от камина, в котором пылали дрова, отсветом прошелся по совершенному, как у римского воина, телу. Лера отвела глаза.
Ну что он делает?! Разве можно так делать?!
– Я не собираюсь, но мне нужно ее… спасти… Понимаешь?
– Понимаю, – согласился Баширов.
– Я… должна поехать.
Если он скажет, что я ничего не должна, у нас ничего и никогда не выйдет, стремительно загадала Лера. Я не смогу. И он не сможет тоже.
– Сейчас вместе поедем, – буднично сказал великий олигарх. – Одевайся.
– Разработка не на мужа! На второго!
– Вот вам и основание, – все тем же добрым голосом сказал он Мелиссе. – Так что задержим мы его, задержим, не волнуйтесь! Рассказывайте, рассказывайте!
– Вы хоть скажите нам, кто он такой, чтобы мы сразу поняли, о ком идет речь, – подал голос Боря Крюков. – Вы же сказали, что не могли его узнать, а потом узнали, когда он вам по голове дал.
– Узнала, – сказала Мелисса. – Я потому и кричать не могла. Это свой человек, понимаете? Ну, вот если бы господин подполковник вдруг увидел, что это вы собираетесь его зарезать, Боря.
– Я?! – поразился Боря. – Зарезать товарища подполковника?!
– Да она для примера говорит, для примера!
– Не собираюсь я его резать, вот те крест святой, – и старший лейтенант размашисто перекрестился.
И все трое улыбнулись друг другу.
Они хорошие мужики, вдруг поняла Мелисса. Они отличные мужики. Они устали, ночь, у них работа тяжелая, но они слушают меня, утешают меня и готовы разбираться в ситуации хоть до утра. Потому что у них такая работа. Если они играют солдафонов и недотеп, то не потому, что сами такие, а потому, что работа у них такая и жизнь заставляет их так играть.
Василий Артемьев всегда говорил – проще всего оправдывать ожидания. Если постоянно подозревать человека в том, что он подлец, и ждать от него подлостей, то рано или поздно он непременно станет их делать. Просто потому, что устанет или не захочет доказывать окружающим, что он «не такой».
Если вы хотите видеть в милиции «оборотней в погонах», солдафонов, грубиянов и невежд – получите и распишитесь! Никто не станет лезть из кожи вон, доказывая вам обратное, объясняя, что в милиции, как и в детском саду, как в аптеке или гастрономе, работают разные люди, и у них разный подход к делу и разное понимание совести и долга!
Мы помогаем вам, мы работаем в меру своих сил и своего профессионализма, и, ей-богу, нам наплевать, что вы при этом о нас думаете!
– А можно мне еще чаю? – Она подняла руку к глазам и пошевелила пальцами, как это делают врачи в кино, когда проверяют, адекватен пациент или нет. – Я уже могу его держать!
– Боря, подсуетись!
Старший лейтенант забрал оба стакана с подстаканниками, вышел в коридор и тут же вернулся, но уже без стаканов.
– Может, водки вам налить? – предложил подполковник.
– Ей нельзя, она беременная, – встрял лейтенант.
– Да ну? – удивился подполковник. – У вас, значит, на ваших телевизионных высотах тоже такое бывает?
– Какое? – прищурилась Мелисса Синеокова, которой с каждой минутой становилось все лучше и лучше в их компании. Если бы еще добавить к ним Василия Артемьева, то лучше ничего и не надо! – Что вы имеете в виду?
– Ничего, ничего, – забормотал подполковник, продолжая свою игру, – это я так просто, для сведения!..
– Этот человек был рядом со мной много раз, и я даже представить себе не могла…
Тут вдруг широко распахнулась дверь в коридор. Так широко, что ударилась о стену, и портрет Дзержинского, довольно криво приколоченный в простенке, еще больше накренился, поехал и с грохотом свалился на пол.
В распахнувшуюся дверь вошли какие-то люди, довольно много, и Мелисса вдруг вскочила на ноги, когда узнала в этой группе Леру Любанову.
– Добрый вечер, – сказал кто-то из этой группы. – ФСБ России. Прошу всех оставаться на своих местах.
– Все не могут на местах, – пробормотал старший лейтенант Крюков. – Вот Феликс Эдмундович, к примеру, упал.
По стеночке он добрался до портрета, поднял его с пола, протер рукавом, сдул невидимые пылинки, пристроил на место и улыбнулся невинной детской улыбкой.
– Милка! – закричала Лера и протолкалась вперед. – Милка, ты жива?
И она кинулась к ней, наступила ей на ногу, которую прежде уже основательно отдавил Василий, обняла и припала к ее груди. Мелисса подняла руки, которые все еще слушались не очень, и тоже обняла Леру.
От Леры пахло духами, улицей, кофе и еще чем-то славным, сигаретами, что ли, и этот запах в канцелярском холоде ночного милицейского кабинета показался Синеоковой самым родным на свете.
– Как хорошо, что ты приехала, – говорила Мелисса, – вот молодец, что приехала!
Черные Лерины волосы лезли ей в нос, и от этого хотелось чихать.
– Добрый вечер, – сказал кто-то негромко и безучастно. – Это твоя подруга?
Лера перестала обниматься с Мелиссой, отступила, сойдя с ее многострадальной ноги, и представила официальным голосом: