Лиса в курятнике - читать онлайн книгу. Автор: Карина Демина cтр.№ 100

— …Все одно вычеркивать рано. Если один выжил, то и второй мог… или наследника оставить. Хотя о взрослом мы бы знали, а младенцу откуда секреты родовые узнать? С другой стороны, кто-то же вытащил Бужева из монастыря…

— Старший? — предположил Лешек.

И Димитрий кивнул. Он и сам о том думал. Конечно, Бужеву-старшему было бы лет изрядно, но… не для мага, и мага сильного, коим он являлся.

Маги иначе годы считают.

Да и живучи, заразы, просто-таки до неприличия.

— Правда, — Димитрий ткнул пальцем в бумажку, но не прорвал насквозь, — они больше по крови… и по запретной волшбе.

— Книгу пишет?

— Чего-то да пишет…

— Надобно будет полечить его. — Лешек поднял руку и пошевелил огрубевшими короткими пальцами, на которых янтарными искрами поблескивали ногти. — А что? Свой некромант в хозяйстве пригодится. Объявить амнистию высочайшей милостью, скажем, к моей свадьбе, после восстановить в имени… и отправить, пусть магов учит.

— Думаешь, разумно?

— А думаешь, разумно, что мы ничего не знаем о том, что они там умеют? Вот придет ко мне девица, глазками похлопает и заморочит к ешкиной матери, а я и знать не буду, что замороченный. И главное, вреда-то мне не причинят, клятву не нарушат. Нет, Митька, запреты никогда и ничего не решали. Все одно ж… и учились они, и учили, и только мы не знали, кого и чему там учат. А раз так, то лучше уж пусть под присмотром делают сие… и с пониманием полным ответственности.

Цесаревич перевернулся на живот и поскреб пальцем щеку.

— Вот… обернусь как-нибудь на людях… посмотрим, кто сбежит, а кто…

— Кол в спину всадит.

— Не без того… кто там еще?

— Навышкины. Эти всегда у трона стояли. И во время Смуты просто свои земли отделили. Бунтовщики пытались захватить Сверж, уж больно выгодно тот стоял, Ануть-реку перекрывая, но что там случилось, неизвестно, главное, пришли к Свержу десять тысяч… и сгинули. Край там болотистый, не одну армию спрятать можно. Когда твой батюшка объявился, то старшой сам к нему сыновей послал, засвидетельствовать почтение. А с ними и наемников пять тысяч, и сборного войска… подводы опять же, снабжение. Пушки…

Димитрию старый Борвой был, что уж говорить, симпатичен, хотя бы тем, что, Димитрия на дух не вынося, этой нелюбви не прятал, в лицо называл проходимцем, которому свезло несказанно. Хотя, докладывали, в последнее время стал называть проходимцем полезным, ибо порядок в империи быть должен и кому-то наводить его надобно.

Он был верен короне и самой идее империи.

Прямолинеен до зубной боли. Несговорчив.

Упрям.

А вот сыновья его… Старший похож на отца. А вот младшенький иного теста, да и обижен несказанно майоратным правом. Нет, его не оставят без титула и земель, благо ныне в них недостатка нету. Вон батюшка и чин приобрел, и в министерство путейное пристроил коллежским советником.

— Сила Навышкиных в земле. — Цесаревич пальцами пошевелил и, не выдержав, поскребся. — В этом секрета нет… в голову они не полезут.

— Вычеркиваю?

— К младшему все ж приглядись… если бунтовать будут, то не один же человек. А Навышкины хорошие бойцы. Найди способ, чтоб Борвою шепнули, что младшенький рискует… Он живо управу найдет.

Димитрий кивнул.

Верно.

— Вельгаты… эти всегда наособицу. Одовецкие… целители, но обижены крепко на Таровицких, и как знать, только ли на них.

— Нет.

Лешек не открыл глаз.

— Давыдовы… эти никогда не скрывали, что им нужна власть и деньги, впрочем, на конкурсе от них никого. В роду лишь мальчишки родятся…

— Рудознатцы. Что? Я эту кровь чую… тоже кто-то со змеиным народом породнился, хотя и давно. Не смотри, нам с того пользы не будет. У змеев родство не так уж много и значит.

Они перебирали имя за именем и всякий раз приходили к выводу, что не те это имена, неверные. А потому, когда закончился один список, Димитрий взялся за другой, составленный исключительно по давней привычке ничего не упускать.

В этом списке имен было больше.

— Вот что, — Лешек таки поднялся, умудрившись не порвать чудесный костюм, который, правда, несколько измялся, но гляделось это вполне естественно, — мы с тобой не туда идем… точнее, не так… надобно иначе. Скажи матушке, пусть снимки сделают всех девиц.

И Димитрий поморщился: самому догадаться следовало.

В архивах дворца хранились не только родовые книги, но и родовые портреты с полным описанием примет, семействам высочайшим свойственных.

Вот же…

А все почему? Все потому, что голова не делом занята, а… глупостями всякими. Губы у нее шершавые, а над верхнею крохотная родинка имеется. Но какое это отношение к смуте грядущей имеет?

Вот именно.

Никакого.

Стрежницкий, выбравшись из постели, в комнате не усидел. И пусть целитель пригрозил, что, коль Стрежницкий не образумится и не побережет себя, он всякую ответственность за здоровье оного с себя снимает, князь лишь отмахнулся.

Какое здоровье?

На кой ляд ему здоровье-то сдалось? В последнее время накатывала престранная тоска, хотелось то ли напиться, то ли подраться с кем, то ли и то и другое разом, а еще чтобы шлюхи с цыганами вокруг. Но Стрежницкий порывы души сдерживал, крепко подозревая, что если девицы поведения нетяжелого во дворце сыщутся, то с цыганами тут всяко сложнее.

А драк пустых и вовсе не поймут.

Да и куда ему…

Он вот едва-едва до двери добрел. И то на упрямстве чистом, а добредши, осознал собственную неправоту. Ему бы позвать кого, велеть, чтобы до постели донесли и уложили, укутали одеялом пуховым, поднесли молочка с медом, как матушка когда-то в той, другой жизни, которая ныне если и вспоминалась, то редко и не к месту.

А он сел у стены, головой о нее ударился и глаза закрыл.

Мутило.

Но звать на помощь не позволяла гордость. И главное, глаз дергало так… нехорошо дергало, будто вогнали внутрь штырь раскаленный и он головушку до самого черепа пробил.

— Что? — Она появилась, хотя Стрежницкий отчетливо осознавал, что быть того не может и не должно, что все есть бред или, если по-научному, галлюцинация.

— Дурак ты, — сказала галлюцинация и по его волосам провела. Прикосновение было таким явным, теплым, что он поневоле за рукой потянулся. — Как есть дурак… я ж тебя любила…

— И потому своим доносила?

Она пожала плечиками: мол, что тут скажешь. Война — дело такое…

Не женское.

А она была женщиной, Марена, прозванная Лисицей. Темный волос. Острое личико. Глаза яркие, что твое небо. Ей непостижимым образом к лицу была и та нелепая одежда, в которую приходилось рядиться, и короткие, обрезанные криво волосы. Она курила сигаретки, не чураясь солдатских самокруток, которые порой набивали лебедою и вовсе пылью. Она смеялась громко, в голос, и стреляла, почитай, лучше многих.