Соколов развернул перископ назад. Экипаж Шевырева чинил гусеницу, пригибаясь при близких разрывах. Башня неподвижного танка поворачивалась то в одну, то в другую сторону. Орудие стреляло, и подбитая «тридцатьчетверка» покачивалась от каждого выстрела. В таких условиях заменить поврежденный трак было сложно, тем более натянуть гусеницу на катки, но иного выхода не было. Танк должен вести бой, должен стрелять, иначе его самого расстреляют как в тире.
Танк сержанта Началова то двигался вперед, то пятился назад, прикрывая корпусом товарищей. Дважды на глазах Соколова в него попадали снаряды, но танк продолжал сражаться. Отходящие к лесу немцы поняли, что русских мало, и снова стали выдвигаться вперед. Два немецких танка были сразу же подбиты, это охладило пыл остальных.
– Семен, еще вперед! – Логунов заорал так, что сумел перекричать рев двигателя. – По вертикали не хватает, ствол не подниму!
И тут в борт ударило с такой силой, что заряжающий Коля Бочкин отлетел на казенник пушки. Лейтенант машинально зажмурился, но запаха гари не было, не произошло и вспышки. Не кумулятивный – просто болванка, которая под острым углом не пробила броню. И двигатель работает.
Бабенко за рычагами что-то кричал, «тридцатьчетверка» продолжала ползти вверх. Наконец, Логунов отпрянул от прицела и нажал на педаль спуска. Выстрел! Соколов развернул перископ и только теперь почувствовал, что гимнастерка у него под комбинезоном мокрая, хоть выжимай.
Немецкий танк горел. Бабенко все-таки сумел провести «семерку» до нужной точки. Туда, откуда можно было стрелять в тонкую бортовую броню немецкого «Т-IV». И Логунов вогнал туда болванку с расстояния в пятьсот метров. Скорее всего, снаряд прошел навылет, вынося куски двигателя и брони.
Появились еще две «тридцатьчетверки». Всего две, но они могли двигаться, они поворачивали башни и стреляли куда-то выше, в сторону леса.
Дорого обошелся тот бой в дыму, когда Задорожный выскочил прямо на немцев и завязал дуэль на коротких дистанциях. Били друг друга прямо в упор. Побеждал тот, кто успевал выстрелить первым, кто успевал повернуть башню, навести орудие. И капитан Балакирев сгорел.
Открылся люк крайнего танка, оттуда показалась голова лейтенанта Задорожного. Он снял шлемофон и помахал Соколову. «Кажется, все», – подумал Алексей, видя, как пехотинцы спешат по склону к двум немецким танкистам, с готовностью поднявшим руки.
– Логунов, спускайся к нашим, – приказал лейтенант, отсоединяя разъем ТПУ. – Прикрой и помоги с ремонтом. Если что, на буксир и – за высотку. Я наверх, на КП батальона.
Командир корпуса спрыгнул с брони, не дожидаясь помощи адъютанта, но тут же пошатнулся. Если бы не один из офицеров, подхвативший генерала под руку, тот бы обязательно упал.
– Ничего, ничего, – опираясь на руку офицера, проговорил генерал. – Благодарю вас.
Соколов смотрел на бледное лицо комкора, на грязный бинт, скрывавший всю нижнюю часть его правой руки, и думал: сколько же силы в этом человеке! Лейтенант знал, что колонна, в которой шли машины штаба корпуса, попала под бомбежку. Генерала Борисова чудом успели вытащить из-под горящих обломков перевернувшегося броневика, прежде чем тот взорвался.
Два часа офицеры штаба корпуса выходили к Еремеевке вместе с красноармейцами комендантского взвода, пока в лесу не наткнулись на немецкую разведку. Бой был скоротечным, генерал, контуженный еще во время бомбежки, получил еще и ранение в руку. И только к вечеру вчерашнего дня группу офицеров подобрали бойцы разведроты и доставили на КП корпуса.
После четырех часов отдыха Борисов отправился осматривать позиции и ставить задачу сводной механизированной группе, прикрывавшей отход корпуса. И вот по пути он решил заехать и лично познакомиться с положением дел на высоте 87,6, ключевой в арьергардных боях на пути к Воронежу.
– Исполняющий обязанности командира стрелкового батальона старший лейтенант Голобородов! – доложил молодой офицер в грязной гимнастерке, поспешно сорвав с головы каску и поправляя пилотку.
– Молодец, молодец! Хорошо держался, – кивнул генерал и, пожимая герою руку, приказал адъютанту: – Подготовьте приказ: утвердить старшего лейтенанта командиром батальона.
Никого из офицеров в батальоне не осталось. Голобородов был последним. Да и от всего батальона осталось личного состава – меньше роты.
Соколов, как только закончился бой, сразу отправился искать комбата. Он видел разрушенные окопы, блиндажи, пулеметные гнезда и воронки. Воронки повсюду – еще дымящиеся, смердящие сгоревшей взрывчаткой, от авиационных бомб, от артиллерийских снарядов. Весь истерзанный ландшафт между высотой и двумя лесочками на севере устилали трупы немецких солдат, там же чернели сгоревшие танки и бронетранспортеры. Соколов насчитал вчера четырнадцать танков и восемь бронетранспортеров. Пять танков и два «ханомага»[2] подбили его танкисты.
В батальоне осталось всего четыре противотанковых ружья и две 45-миллиметровые противотанковые пушки. У одной был разбит прицел, и артиллеристы наводили ее во время боя через ствол, умудрившись все же подбить один танк.
Соколов приказал вырыть пять танковых окопов в боевых порядках батальона на высоте. Из подбитых во время боя западнее высоты машин он выбрал одну «тридцатьчетверку» и два немецких «Т-III», у которых были повреждены двигатели. «Тридцатьчетверками» они растащили подбитую технику так, чтобы перекрыть немцам обходные пути, если те захотят повторить маневр. А заодно чтобы встретить их огнем из трех танков, которые еще могли стрелять. Несколько артиллеристов и выживших танкистов должны были сделать это, забравшись в трофейные танки.
– Принимай пополнение, комбат. – Генерал кивнул на трех офицеров, прибывших вместе с ним. – Две неполные стрелковые роты, две команды истребителей танков с противотанковыми ружьями, гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Еще выделю тебе полсотни противотанковых мин и двух саперов. Продержись, комбат, еще двое суток. Очень надо.
Генерал поднялся со снарядного ящика и положил Голобородову руку на плечо. Он заглянул в глаза молодому командиру, как будто хотел увидеть там подтверждение своим надеждам, что батальон выполнит задачу, выстоит.
– А танкистов я у тебя заберу! Очень мне самому нужны сейчас танки, комбат. Ты пойми, это – мобильная сила, а тебе оборону держать. Я тебя и так усилил, как мог. Держись тут!
Генерал стал спускаться с высоты. У дороги увидел холм свежей рыхлой земли и восемь ребристых танкистских шлемов на нем. Он подошел к могиле, остановился и снял фуражку.
– Твои? – после минутного молчания спросил он Соколова.
– Командир роты капитан Балакирев со своим экипажем, – кивнул Алексей. – И еще из двух танков ребята. Мы тут три машины потеряли.
– Вот что, взводный. – Генерал надел фуражку и поправил ее здоровой рукой. – Бери остатки своей роты и командуй. Пойдем к машине, я тебе поставлю задачу. Как раз для твоих пяти танков. Сейчас выдвинешься к Еремеевке, там получишь по моему предписанию горючее, сухой паек, пополнишь боезапас, а к ночи – вперед. На отдых и подготовку могу дать тебе всего пять часов.