Робеспьер - читать онлайн книгу. Автор: Елена Морозова cтр.№ 58

К концу осени среди якобинцев отчетливо сформировались две противоположные группировки: ультралевые (Шометт, Эбер, Ролсен, Каррье) и умеренные (Демулен, Фабр д’Эглантин, Лежандр, Дантон), ни одна из которых не была согласна с политикой, проводимой Робеспьером. Сторонники Жака Ру, арестованного во время сентябрьских беспорядков (10 февраля 1794 года Ру, чтобы не отправиться на гильотину, заколет себя кинжалом), присоединились к эбертистам, имевшим поддержку не только в массах, но и в самом Комитете общественного спасения: на их стороне активно выступали ультралевые якобинцы Колло д’Эрбуа и Бийо-Варенн. Тайно подкапывался под Робеспьера и Комитет общественной безопасности, иначе говоря — полицейское управление, опутавшее Францию сетью своих шпионов. Некоторые агенты, как, например, Эрон, служили «и вашим и нашим», работали и на Комитет общественной безопасности, и на Робеспьера, который активно обзаводился своей личной агентурой. В Комитете общественного спасения также не было согласия: Бийо- Варенн и Колло д’Эрбуа симпатизировали эбертистам, Эро де Сешель — дантонистам (вместе с которыми он будет казнен). Депутаты, решавшие практические вопросы — Жанбон Сент-Андре, занимавшийся флотом, Приер (из Марны), пропадавший в командировках на фронтах, Ленде, отвечавший за снабжение продовольствием, Приер (из Кот-д’Ор), организатор технического снабжения армии, Карно, разрабатывавший военные операции, — без энтузиазма относились к постоянным поискам врагов и раскручиванию маховика террора. Барер, признанный докладчик комитета, речам которого официальный «Монитер» уделял больше колонок, чем речам Робеспьера и Дантона, Барер, прозванный Анакреонтом гильотины, подобно рыбе в воде ловко лавировал между партиями и группировками. Безоговорочно поддерживали Неподкупного только Сен-Жюст и Кутон. Но Сен-Жюст часто ездил с миссией на фронт, а Кутону здоровье не всегда позволяло присутствовать на заседаниях, и вокруг Робеспьера часто оказывалась пустота. Небезосновательно считая и правых («умеренных», «снисходительных»), и левых («ультралевых» якобинцев, эбертистов ) одинаково себе враждебными, Неподкупный все чаще задумывался об их устранении.

Понимая, что одному Эбера и поддерживавшую его Коммуну во главе с Пашем ему не свалить, Робеспьер решил использовать для этого Дантона, не скрывавшего своей антипатии к вульгарному и эпатажному журналисту, и Демулена, начавшего издавать газету под названием «Старый кордельер» — словно подчеркивая, что с нынешними кордельерами ему не по пути. Однако Дантон, не одобрявший крайностей новых кордельеров, заявил, что отдал все свои силы и помыслы революции и «исчерпал себя». В октябре он даже испросил отпуск, дабы поправить здоровье. Но если Робеспьер делал заявления о своей изнуренности скорее кокетства ради, то Дантон действительно покинул Париж и вместе с молодой женой отправился к себе в Арси-сюр-Об. Вернулся он только к концу ноября, будучи предупрежденным, что Робеспьер собрался атаковать его. Предупреждение не столько взволновало, сколько удивило Дантона. «Они хотят моей головы? Они не осмелятся», — заявил он. Он был прав, но только пока, ибо Робеспьер решил использовать красноречие Дантона и перо Камилла для расправы с Эбером.

Поначалу Демулен надежды оправдал: выступил с разгромной статьей о «контрреволюционных патриотах», пытавшихся «выставить нас перед Европой народом-атеистом , без конституции и принципов», народом, который, клянясь именем свободы, «осуждает и преследует все культы». Главой этих людей, «считающих себя большими патриотами, чем Робеспьер», он назвал «Анахарсиса Клоотса, оратора рода человеческого». Поименно были названы также Шометт и давно обосновавшийся во Франции бельгиец (возможно, побочный сын князя Кауница) Бертольд Про- ли, участник крупнейших финансовых махинаций предреволюционной эпохи, теснейшим образом связанный с Эбером. Робеспьер уже однажды с трибуны якобинцев недобрым словом помянул Проли, намекая на его причастность к «заговору иностранцев». Чем дальше от границ оттесняли неприятеля французские войска, тем чаще Неподкупный говорил о коварстве иностранцев, особенно англичан, плетущих заговоры против Республики в самом ее сердце. Об этом же напоминал и изданный в октябре декрет, согласно которому иностранные подданные из воюющих с Францией государств подлежали аресту.

Прибыв в Париж, Дантон безоговорочно встал в ряды единомышленников Робеспьера и обрушился на антицерковные манифестации, заявив, что он против «священнослужителей как фанатизма, так и безверия»: «Мы не для того хотели уничтожить суеверие, чтобы установить царство атеизма». Подобно Неподкупному, он принялся обличать заговор иностранцев, указав на богача и авантюриста барона де Батца как на его главу. В результате в начале декабря при поддержке Дантона, которому всегда были чужды взгляды крайних левых, Конвент принял декрет о свободе культов, запретил насильственные действия над церковью и «упразднил фанатизм». «Нам нечего бояться иного фанатизма, кроме фанатизма безнравственных людей, подкупленных иностранными государствами с целью возродить фанатизм и придать нашей революции налет безнравственности, характерный для наших презренных и жестоких врагов. <...> Тот, кто хочет не допустить служение мессы, более фанатичен, чем тот, кто служит ее», — заявил Робеспьер.

Речи Неподкупного становились все более вдохновенными и исполненными смысла, понятного только ему одному. «Мы ввели мораль в управление народами», «невинность... наконец нашла убежище в трибуналах», — говорил он в Конвенте. Мир Неподкупного окончательно разделился на «добродетельных» — французский народ и «безнравственных» — его врагов. «Все, что французская революция произвела разумного и величественного, является делом французского народа. Все, что носит противоположный характер, принадлежит нашим врагам. Все разумные и благородные люди стоят на стороне республики. Все коварные и развращенные люди принадлежат к фракции ваших тиранов». «Безнравственные люди» — это эмиссары тирании, иностранные агенты, которых во Франции развелось великое множество; они приехали, чтобы обогащаться и развращать защитников и представителей французского народа. Нельзя сказать, что Робеспьер был совсем не прав: соседние монархии, озабоченные привлекательностью идей французской революции, были крайне заинтересованы в политической нестабильности Франции, влекущей за собой разруху и хаос, способствовавшие устранению Франции как экономического конкурента.

Мания заговоров постепенно охватывала все общество. Но если есть заговор, есть и бдительный патриот, готовый его раскрыть. Народный обличитель принимал на себя обязанность «непрерывно бодрствовать для блага народа против общественных врагов». Отказавшись «от радостей, от нежности, от отдыха», он «жертвовал всем своим временем в поисках несправедливости и преступлений, происков и заговоров, козней и измен, угрожающих спокойствию, свободе и общественной безопасности». Слова, написанные около года назад Маратом, как нельзя лучше характеризовали Робеспьера зимы 1793/94 года. Под флагом борьбы с иностранным заговором Неподкупный развернул кампанию против «дехристианизаторов», сбив с толку многих санкюлотов. Выходило, что иностранцы, желая погубить революцию, простерли свои щупальца всюду, подкупая «снисходительных» и побуждая ультралевых совершать жестокости, чтобы обвинить в них народ и революцию. При таком подходе под ударом оказывались и сторонники Дантона, и сторонники Эбера.