Робеспьер - читать онлайн книгу. Автор: Елена Морозова cтр.№ 11

17 июля король «в простой карете, эскортируемый одним лишь парижским отрядом гражданской милиции», и в сопровождении нескольких десятков членов Собрания отправился в Париж, где Байи, новый мэр Парижа, «сказал королю такие свободные слова»: «Вы были обязаны вашей короной рождению. Отныне вы обязаны ею только вашим добродетелям и вашим подданным». Байи вручил Людовику сине-бело-красную кокарду, ставшую символом революции, тот прицепил ее к шляпе, за что и удостоился здравицы «Да здравствует король и нация!» и звания «восстановителя французской свободы» (а также неприкосновенности личности, из всей королевской семьи дарованной только ему). Робеспьер, находившийся в составе делегации Собрания, куда включить его предложил Мирабо, с восторгом описывал Бюиссару увиденное им в Париже. Депутатов повезли в Бастилию, ставшую, по словам Максимилиана, «чудесным местом с тех пор, как она во власти народа, как опустели ее карцеры и множество рабочих без устали трудятся над разрушением этого ненавистного места, вид которого ныне вызывает у всех честных граждан только чувство удовлетворения и мысль о свободе». Завершалось письмо строчкой: «Г. Фулон был повешен вчера по приговору народа».

Журналист Ривароль с ужасом писал о первых зверствах революционно настроенной толпы: «...народ Парижа, король, судья и палач в одном лице, после нескольких убийств, о которых мы умолчим, приволок Фулона и Бертье на Гревскую площадь, где подверг их неслыханным мучениям, а затем казни столь жестокой, что встретить подобную можно только у самых варварских народов». Не менее зверски расправились с комендантом Бастилии де Лонэ и купеческим старшиной Флесселем, чьи отрубленные головы, водрузив на пики, возбужденная толпа целый день носила по парижским улицам. Ни Лафайет, ни его национальные гвардейцы не сумели предотвратить расправу.

Вот что писал Бюиссару о тех событиях Робеспьер: «Народ покарал командира этой крепости и купеческого старшину, из коих первый был уличен в том, что распорядился стрелять из пушки по депутатам, посланным жителями, которые предложили ему убрать артиллерию, угрожавшую с высоты башен безопасности граждан, а второй — в том, что вместе с самыми высокопоставленными особами участвовал в заговоре против народа». Оправдывая самосуд толпы (свидетелем которого никогда не был), он, возможно, в воображении своем видел римских плебеев, граждан Рима, торжественно предающих смерти неправедного диктатора или императора. Ибо, как и многие его коллеги-депутаты, шагнувшие в революцию из зала суда или конторы нотариуса, осмысливал настоящее сквозь призму Античности.

С первых шагов на политическом поприще Робеспьер занял позицию защитника народа, утверждая, что народ всегда прав, и закрывая глаза на контраст между возвышенной теорией и жестокостью реальной действительности. Сам он был далек от этой действительности и принимал сражение только на словесном поле парламентской борьбы, впрочем, не менее безжалостной, нежели ярость уличных мятежей, и также сулившей гибель противникам. Парламентская борьба Робеспьера началась в обстановке свершившейся революции, породившей всеобщее опьянение свободой и отчаянное желание немедленного установления всеобщего равенства. В провинции началась эпидемия «великого страха»: запылали замки аристократов, все говорили о бандах, грабивших не только путников, но и целые деревни; панические слухи порождали неразбериху, стычки, грабежи и кровопролития. Но разорение богатых замков нисколько не обогащало бедных, и обостренное по- литическое чутье подсказывало Робеспьеру, что главные события еще впереди. Политическое фиаско, которое он пока терпел в Версале, не могло не уязвлять его, его честолюбивая натура не желала смириться с принадлежностью к бессловесному большинству, которое впоследствии окрестят «равниной» или «болотом». Привыкнув к первым ролям, он был готов на все, чтобы снова занять первый ряд. Роль «мальчика из церковного хора», каким его выставили в фельетоне на тогдашнюю политическую элиту, опубликованном в «Деяниях апостолов» (периодическом издании монархического толка), его не устраивала, хотя не исключено, что упоминание его имени рядом с такими популярными персонажами, как Мирабо, Тарже, изобретатель гильотины доктор Гильотен, основатель монархического клуба «Друзей конституции» граф де Клермон-Тоннер и яростный противник рабства Бриссо, втайне ему польстило. С головой погрузившись в революцию, он не пропускал ни одного заседания Собрания, внимательно слушал и зорко наблюдал за прославленными ораторами. Он сделался завсегдатаем кафе Амори, где депутаты из Бретани собирались для обсуждения тактики своей делегации, прилагал усилия, чтобы завести полезные знакомства, важность которых успел оценить. Впрочем, чутье подсказывало ему, что для обретения успеха надобно произвести впечатление не столько на Собрание, сколько на массы, ибо революцию делает народ, а он сказал только первое свое слово. Единственно, что каждодневно отвлекало Робеспьера от политики, — это забота о собственной внешности: он элегантен и по-прежнему старомоден.

Тем временем ряд депутатов от дворянства предложили издать обращение с осуждением грабежей и разбоя, а также заклеймить самосуд, жертвами которого 23 июля пали Фулон и Бертье. Разгорелся спор; множество депутатов сошлись во мнении, что народ имеет право мстить своим врагам, долгое время угнетавшим его, но любое преступление, кто бы его ни совершил, необходимо судить на основании законов. Депутат от Гренобля Антуан Барнав прямо задал вопрос: «Так ли уж чиста была кровь, пролитая народом?» Но даже те, кто считал вспышки народного гнева неотделимыми от революционного движения, полагали, что для обеспечения свободы граждан необходимо как можно скорее выработать конституцию и принять справедливые законы, иначе начнется произвол анархии. Робеспьер высказался против осуждения действий восставших: «Надобно любить мир, но надобно также любить свободу. Поэтому давайте поразмыслим, что побуждает выдвинуть подобное предложение. Прежде всего, оно направлено против защитников свободы. Но разве есть что-либо более законное, нежели восстание против страшного заговора с целью погубить нацию? Не будем торопиться, подождем, пока нам не сообщат, что враги нации отказались плести свои интриги». В этом выступлении присутствовали три основных кита, на которых выстроил свое политическое кредо Робеспьер: народ всегда прав; у народа есть враги, которые готовят заговор; он защищает интересы народа, а следовательно, прав.

Еще одно знаменательное событие произошло 4 августа. Во время заседания, затянувшегося до ночи (получившей название «ночи чудес»), виконт де Ноайль и герцог д’Эгийон, дабы успокоить волнения в провинции, в патриотическом порыве предложили депутатам от благородных сословий отречься от своих сословных и феодальных привилегий, и те с подъемом поддержали коллег. Впрочем, когда дошло до законодательного оформления декларации об отказе от привилегий, оказалось, что отмене подлежат главным образом личные привилегии, а феодальные повинности уничтожались лишь частично, в основном же их предстояло выкупать. Тем не менее декларация получила огромный резонанс, а в отдаленных провинциях крестьяне восприняли ее как полную отмену повинностей и прекратили платить сеньорам вовсе. Волнения в деревнях не утихали; выработка конституции и обеспечение порядка становились все более насущным делом.

26 августа был принят поистине исторический документ — Декларация прав человека и гражданина, главный документ революции, превративший подданных наихристианнейшего монарха Людовика XVI в свободных и равноправных граждан, для которых «источником суверенной власти является нация». Начальная статья декларации гласила: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Священными и неотчуждаемыми правами человека провозглашались свобода личности, свобода совести, свобода сопротивляться угнетению и свобода владения собственностью. Декларация, ставшая основой будущей конституции, мгновенно завоевала сердца и умы французов, а ее принципы, основанные на свободе, равенстве и братстве всех людей, взбудоражили феодальную Европу, устремившую взор на Францию. Кто-то смотрел с восторгом, кто-то — с ненавистью, кто-то — настороженно...