Айдарский острог - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Щепетов cтр.№ 57

Стоило так подумать, как мёртвая байдара вдруг ожила — дёрнулась, слегка завибрировала, стала поворачиваться килем вниз. Кириллу пришлось активно работать левой рукой и ногами, чтобы остаться в прежнем положении. С некоторым удивлением он обнаружил, что почти не чувствует своего тела, но команд оно в общем-то слушается. Корпус байдары совершал циркуляцию — ему явно что-то мешало спокойно дрейфовать по течению. Что именно, выяснилось довольно быстро — второй якорный канат чуть не разлучил Кирилла с его плавсредством. За это учёный и его перерезал — с садистским удовольствием.

Дрейф продолжался. Теперь положение лодки в воде изменилось, и Кирилл мог опираться ногами о край противоположного борта. Правда, ног он уже почти не чувствовал. Руки, однако, ещё держали, глаза смотрели, а мозг худо-бедно фиксировал информацию.

«Баржа» приближаться перестала — её теперь тоже несло течением. На палубе возникла бурная суета — кажется, там одновременно пытались поставить парус и спустить шлюпку. При этом некоторые мореплаватели показывали руками на приближающиеся байдары таучинов и что-то кричали.

Потом характер движения изменился: суд но стало смещаться влево и двигаться медленнее. Кирилл сначала поравнялся с ним, а потом начал отдаляться. Его отнесло, наверное, метров на сто, когда до «баржи» добрались первые байдары. Кормчие и гребцы орали во всю глотку. С борта русские их встретили недружным ружейным залпом. Сначала Кирилл решил, что ему тоже надо что-нибудь крикнуть или хотя бы рукой помахать — чтоб заметили, чтоб подобрали... Он очень быстро убедился, что ни того ни другого сделать не может: руки отпускать нельзя, а голосовые связки работать отказываются. Собственно говоря, было не вполне даже ясно, дышит ли он ещё. Оставалось только смотреть на медленно удаляющийся театр военных действий: «Они, что же, на абордаж пойдут? Как-то у таучинов это не принято... А, понял: из луков будут стрелять! Кто это на носу передней лодки? Уж не Чаяк ли?!»

Атаку первой байдары Кирилл рассмотрел довольно хорошо. Она шла на сближение под острым углом — прямо навстречу выстрелам. В ответ несколько пассажиров стреляли из луков с колена. Когда расстояние стало минимальным, трое таучинов вскочили на ноги и что-то метнули на борт. Последовала вспышка криков — таучинских и русских, — и с корабля в воду упал человек. «Да ведь это они арканы метнули! — догадался Кирилл. — Совсем не глупо, но очень рискованно...» Передовая байдара миновала судно, не пытаясь остановиться и завязать рукопашный бой. Она начала делать круг для захода на новую атаку. Тем временем её место заняла вторая, на подходе была третья, а там и целая флотилия.

Кирилл был уже далеко, и сознание его меркло. «Они там прямо карусель устроили! Это, конечно, правильно: влезть на борт казаки не дадут — изрубят в капусту. Если только кинуться сразу со всех сторон... Но это сложно... А так... Рано или поздно стрелы кончатся... Под аркан, конечно, никто больше не подставится... И что будет?.. Таучины уйдут, а уцелевшие служилые будут считать, что „ружейным боем отбились”... Лишний ноль припишут численности противника... Уйдут... На „барже" парус так и остался поднятым наполовину... Её гонит одновременно и течением и ветром... А куда? Да хоть куда, всё равно сядет на мель — здесь же не океан...»

Как бы подтверждая догадку, издалека донеслась новая вспышка криков, и контур судна на фоне далёкого берега изменился — не стало видно паруса. «И правда, на мель сели, — мысленно улыбнулся Кирилл. — Теперь служилым хана. А я умираю. И ничего страшного — спокойно так, не больно совсем... Жить гораздо труднее... Хорошо, когда можно не жить...»

Далёкий поверженный парусник начал смещаться влево, пока совсем не исчез из поля зрения. Зато в этом поле появился низкий далёкий берег, лишённый какой-либо растительности. Он тоже двигался влево и при этом быстро приближался. Кирилл не закрывал глаз, но смотрел уже не столько на окружающий пейзаж, сколько внутрь себя. Ему хотелось на прощание увидеть там что-нибудь хорошее и радостное — может быть, маму? Или Луноликую? Да-да, именно её — поговорить, попрощаться, объяснить...

Но вместо бесконечно любимого лица из глубин сознания полезли совсем другие... хари: Мефодий, Кузьма, Шишаков, писарь Андрюха, Петруцкий... Их было много — с именами и без. Последним в этом ряду возникло ничем в общем-то не примечательное лицо Никифора. Оно как бы втянуло, обобщило в себе образ менгитов — бородатых покорителей сибирских просторов. И Кирилл в своём предсмертном покое почувствовал дискомфорт: сначала слабенький укол совести (или чего?), а потом нарастающее и затопляющее чувство вины — вины вот перед теми парнями в байдаре, которые верили ему, слушались его, а он... «Ведь это я — Кирилл Иванов — погубил, убил их только потому, что... Да, Никифор оказался последней сволочью, но виноват всё равно я! Я пошёл на контакт, я поверил... Не будь я сам русским, было бы иначе. А так — я ВИНОВЕН! Не могу, не имею права умирать с ТАКОЙ виной. Мне НЕЛЬЗЯ!»

Учёный открыл глаза. Точнее, волевым усилием вернул себе внешнее зрение. Перед ним был то ли остров, то ли коса — суша, выступающая из воды на несколько сантиметров. До неё было далеко, а он никуда не двигался — похоже, затопленная байдара застряла на мели.

Встать на ноги Кирилл не смог — они как будто отсутствовали. Он разжал пальцы рук и сумел чем-то оттолкнуться от дна, чтобы голова оказалась на поверхности — дышать было необязательно, но хотелось видеть берег.

К этому берегу он стремился и рвался, отпихиваясь от воды нечувствительными конечностями. Сначала просто бултыхался, потом почувствовал опору и пошёл на четвереньках, держа голову над водой. Однако её становилось всё меньше, и в конце концов пришлось ползти на брюхе. Потом воды стало совсем мало, и Кирилл отяжелел. Однако он заставил себя встать на колени и двигаться дальше — туда, где воды вообще не было. Он не давал себе отдыха и тысячу лет спустя поднялся на ноги. Поднялся, чтобы упасть на первом же шаге. Он снова поднялся и сделал шаг, второй, третий...

Потом он шёл — всё быстрее и быстрее. А потом — бежал! В его сапогах сначала хлюпала вода, а затем кровь — размокшая кожа ступней не выдержала нагрузки, и он стёр её до мяса.

«Родина — это место, где ты однажды родился. В который же раз я рождаюсь здесь?»

Был отлив. Наверное, полный. Ландшафт на месте побоища больше напоминал какую-нибудь среднеазиатскую пустыню, чем Арктику, — песок, галька, низкие барханы. Вода ушла на добрый километр, и все фигуранты оказались далеко на суше — лежащий на боку корабль, разбросанные по широкому пространству байдары таучинов. Метрах в двухстах от корабля образовалось подобие лагеря — стояло несколько пологов и палаток. Никакого дыма от костров, никакого шевеления — вообще никаких признаков жизни нигде не наблюдалось. Учёный ожидал чего угодно, но только не этого — куда все делись?! Прежде чем спуститься с холма, на котором стоял, Кирилл пальцами оттянул к вискам уголки глаз — простейший приём для обострения зрения — и стал всматриваться в видимый горизонт. В конце концов он увидел то, что хотел, — сгущение тёмных точек на далёком склоне. Это многое объяснило — скорее всего, таучины отправились исполнять «погребальный» обряд над мёртвыми. То, что они ушли все или почти все, означало, что мёртвых много. «И ведь что характерно — никто никогда не узнает, сколько человек пало в этом бою. Сосчитать погибших никому даже в голову не придёт — зачем?»