Изголовье из травы - читать онлайн книгу. Автор: Марина Москвина cтр.№ 2

– Но даже если вы все сделаете правильно, – печально добавил он, – то в любом случае попадете в неудобное положение, потому что у нас – пятки вместе, носки врозь, а у них наоборот. Просто положитесь на судьбу и сдавайте свои документы. Их отправят в Токио, там будут под микроскопом исследовать в Министерстве иностранных дел, пройдет немало времени, пока они решат, впускать вас с Мариной в Японию или не впускать. И если один раз откажут, не впустят уже никогда.

– Причем крайне редко японец вам скажет «да» или «нет». Скорее он произнесет нараспев: «ма» или «ма-ма», что в переводе означает: «Ну-у, как бы это сказать…», «Пожалуй, что да…» или: «Более или менее…» Мудрый ястреб прячет свои когти, – подвел итог Евгений Кручино. – А Япония – это кочерга в вате. Даже если вам и дадут визу, то с такой важностью и не скоро, что вряд ли вы застанете цветение сакуры.

Лёня встал, пожал ему руку и отправился в японское консульство.

Вернулся он оттуда встревоженный.

– Кажется, я совершил роковую ошибку, – сказал он. – В графе «место работы» я просто указал, что я художник, а ты писатель. Наверняка, это вызовет у них подозрение. В Японии все люди где-то служат. Даже если ты простой сочинитель японских трехстиший хайкай, ты ходишь на работу, у тебя есть начальник, заведующие отделами, куча сослуживцев, профсоюз и четкое разделение труда… Один про зиму сидит пишет свои три строчки полный десятичасовой рабочий день, другой про осенние хризантемы, третий воспевает цветущую сакуру… Может, даже у них конвейер: один одну строчку сочиняет, другой другую, третий – третью! Боюсь, что «свободный художник» в их представлении – какой-то праздный, бесхозный бродяга, а впустить в страну две такие сомнительные личности – да это просто посеять смуту среди населения.

– А мне всегда казалось, – говорю, – что там, в Японии, каждый второй художник, каждый третий – каллиграф, святой отшельник, мастер дзэн, постигший в самом себе сокровенную природу Будды, и буквально каждый без исключения – великий поэт…

– Ну-ну, – сказал недоверчиво Лёня.

И пока наши документы находились во взвешенном состоянии, мы с трепетом ловили в Интернете все новости из Японии о весеннем цветении сакуры. Оказывается, начав цвести в конце апреля, сакура волной расцветает по всей Японии с юга на север, и каждый день по радио сообщают, где расцвела сегодня сакура и где уже отцвела. Короче, она везде уже отцвела, когда нам сказали:

– ТИШКОВ ПЛЮС ОДИН? Приходите, есть виза.

– Что значит «Тишков плюс один»? – удивленно говорю я.

– Скажи спасибо, что не «Тишков минус два»! – заметил философски наш сын Серёня.

Рушились привычные декорации, путь, по которому легко было идти день за днем, заметала пурга, все предвещало чудеса, а мой муж Лёня, вернувшись домой с билетами и визами, принес под мышкой «Книгу самурая».

– Вдруг я на узкой тропинке встречу самурая? – сказал он с опаской. – Я должен знать, что делать: смотреть в глаза и выхватывать меч, или смотреть на подбородок и отойти в стороночку?..

В Японию десять часов лету, я за время пути связала полсвитера. Мы летим и по русско-японскому разговорнику пытаемся изучить ключевые японские фразы.

– «Мне хотелось бы одеяло!» – читает Лёня жалостливым голосом. – «Я хочу есть». «Я не хочу идти с вами!» «Не мог бы кто-то понести мой багаж?» «Я потерял кошелек!» «У меня украли сумку!!!» «Я плохо себя чувствую». «У меня болит желудок». «Воды!» «Вызовите врача!» «…А медсестры красивые?»

– Это мы не запомним, – говорю. – Лучше бросить все силы на то, чтобы выучить два слова: «спасибо» и «извините», будем все время их повторять, к месту и не к месту.

Мы даже так решили: он выучит «спасибо», а я – «извините». Этого достаточно. Ну, уж на крайний случай, если удастся, разучим сложнейший оборот, фигуру высшего пилотажа, почти сократовское: «Я совсем ничего не понимаю».

Говорят, японцы умопомрачительно вежливы, но не из-за какого-то слишком уважительного отношения к окружающим. Я читала разные книжки перед отъездом, и там написано, что сквозь современную японскую вежливость явственно проступают черты древней феодальной дисциплины, насажденной в народе острием меча. Вот так, например, была изложена статья «Основного правила этикета дома Тогукава Иэясу», феодала, о котором официальная история вспоминает, как об «умном, благородном, душевном, понимающим свой народ, предельно вежливом и обаятельном властелине страны» (всего там сто статей, эта, сорок пятая, называется просто «Разрешение разрубить и разбросать»):

«Простые люди, ведущие себя недостойно по отношению к представителям военного класса или обнаружившие неуважение к ним, могут быть зарублены на месте».

Еще совсем недавно, если младший ехал на велосипеде и встречал старшего, он должен был слезть с велосипеда и поклониться. А если младший шел в пальто, он должен был снять пальто! И тоже поклониться.

Сейчас, конечно, делаются различные уступки и послабления, но не слишком.

Поэтому слово «простите» – «сумимасэн» – (оно переводится как «мне нет прощения!») – в Японии употребляют на каждом шагу. Иногда оно даже заменяет простое приветствие, вроде: «Простите, что я есть!» А последнее время его стали использовать вместо «спасибо», ведь люди побеспокоились о вас, и вы очень сожалеете и жутко признательны. «Сумимасэн» – на все случаи жизни, японцы слышат его по сто раз на дню, так что истинное его значение почти стерлось. И когда речь идет о реальном неудобстве, требующем серьезных извинений, то всплывает совсем другое выражение, в три раза более уничижительное: «Я просто не могу подобрать слов, чтобы выразить свое сожаление…» и так далее, и тому подобное.

Покупатель, зайдя в совершенно пустую булочную, тоже приветливо крикнет «Сумимасэн!», словно извиняясь за возмутительный поступок. Хотя на самом деле он хочет яростно прорычать: «Эй, есть тут кто-нибудь живой?! Черт вас всех побери!!!»

Кстати, существенное обстоятельство в Японии – об этом честно предупреждает справочник: частенько японцы думают одно, а говорят совсем другое. Лишь говорящий знает, да, может, его собеседник ухватывает смысл. Остальные всё слышат, но не берут в толк, о чем идет речь.

Это древнее искусство имеет свое название «харагэй». Его многовековому процветанию помогает сам строй японского языка – там одни и те же слова во фразе можно понять и так и эдак. Харагэй – чисто японский способ вести беседу, в которой ты улавливаешь (или благополучно упускаешь) скрытую, потаенную суть.

Короче, когда наш самолет приземлился в японском аэропорту Нарито, мы с Лёней были во всеоружии.

Мы вышли на улицу – накрапывал дождь, и сразу запахло рыбой, морем, водорослями… Вокруг были только японцы, одни японцы, больше никого! Мы сели в автобус, и аккуратный шофер в ослепительно белых перчатках («А я думал, это профессор социологии!» – сказал мне Лёня) повез нас в Токио.