— Ты что, не веришь? Андрюха, подтверди, товарищ капитан не верит!
Подберезский кивал и говорил:
— Чистая правда. Все, что говорит Борис Иванович, на самом деле было еще страшней. Я еле заставлял себя голову от земли приподнимать, а ему хоть бы что! Стоит, рукой машет. Пули, осколки свистят, дым, смрад, скалы рушатся. А он хохочет, матом кроет и все ему нипочем!
— Хватит тебе, Андрюха, преувеличивать.
Альтов понял, что перед ним действительно мужик, настоящий русский мужик, который ничего не боится, которого на испуг не возьмешь.
И тут, когда все забыли о телефоне и увлеклись воспоминаниями, он ожил.
— Черт побери, — буркнул Комбат, — послушай, Андрюха.
Подберезский взял трубку.
— Звонит Дмитрий Исакович из антикварного магазина отеля «Метрополь».
Он осведомился на месте ли Борис Иванович Рублев, не отдыхает ли он.
Андрей взглянул на Комбата. Тот протянул руку и трубка легла на его широкую ладонь.
— Рублев слушает, говорите, — бросил в трубку Комбат.
— Это я, Борис Иванович. Тут я встретился кое с кем и у меня для вас кое-что есть.
— Хорошее? — спросил Комбат.
— Думаю, да.
— Большое?
— Очень большое.
— А у кого-нибудь еще такое есть?
— Могу сказать — нет, и быть не может.
— А что такое?
— Не телефонный разговор. Если хотите, сейчас я к вам подъеду.
— Прямо сейчас, что ли? Так я уже раздет.
— Давайте, назначьте встречу на завтра.
— Я к тебе заеду. Скажи сколько денег с собой брать?
— Я думаю, вначале надо встретиться и поговорить.
Но дело стоящее.
— Точно стоящее? Не старых голландцев вдувать будешь?
— Нет-нет, что вы! Совсем иная вещь. Вы говорили, новый дом построили.
— Конечно построил и не один. Их у меня три.
— Так вот, как раз для вашего интерьера кое-что.
— Для чего?
— Для внутреннего убранства.
— Ах, для убранства? Тогда совсем другое дело.
Убранство я люблю. Завтра в одиннадцать буду в магазине.
Глава 13
Когда Дмитрий Исакович Пигулевский, работающий в антикварной лавке отеля «Метрополь», позвонил своему старому знакомому Станиславу Борисовичу Шеришевскому, с которым провернул не один десяток дел и ни разу не прокололся, тот озабоченно и тяжело вздохнул:
— Ну, знаешь ли, Дмитрий Исакович, ты меня ставишь в затруднительную ситуацию. У меня в конце концов не склад.
— Нет, но ты понимаешь, Станислав Борисович, можно сорвать большой куш, такой большой…
— О ком ты говоришь в конце концов? Объясни.
— Какой-то лох — самый настоящий. С двумя громилами ввалился ко мне в лавку и сам не знает чего хочет. И это ему не так, и то не этак. И бронза ему не нужна, и голландцы не нужны. А хочется ему чего-нибудь такого… Ну, сам понимаешь этих «новых русских», мать их…
— Всем теперь хочется, — сказал Станислав Борисович. — А ты конкретно выяснил?
— Я же тебе говорю, он машет руками, тычет мне в пузо своим сотовым телефоном, блестит перед глазами кулаками — огромными с перстнем, в котором такой алмаз, за который посадить мало.
— Так слушай, погоди, Дмитрий Исакович. Послушай меня, старого человека, откуда этот твой «новый русский», этот твой лох? Неприятностей с ним не произойдет?
— А вот этого уж я не знаю. Но то, что он богат, даю на отсечение правую руку.
— Ох, не делал бы ты этого!
— Я тебе точно говорю! — тяжело дышал в трубку Дмитрий Исакович Пигулевский. — Главное, что он за деньги не держится, швыряет их направо и налево.
У него три дома где-то там, в Якутии. Наверное, наворовал алмазов, нагреб целый мешок. И Де Бирс для него ничто и все ему нипочем. И громилы его вооружены.
И у одного пистолет под мышкой, и у другого.
— Где живет твой лох и как его зовут?
— Фамилия у него простецкая — Рублев Борис Иванович.
— Ни хрена себе простецкая! А может, он предок того Рублева?
— Не предок, а потомок, — уточнил Пигулевский. — — Я это и имел в виду.
От волнения Пигулевский даже начал путаться в, словах.
— Так что он хочет в конце концов?
— Ну, чего-нибудь этакого… Ты же всегда умел с людьми работать.
— А я и теперь умею, — не без гордости сказал Станислав Борисович.
— Так у тебя есть что-нибудь на примете? Может, инструмент какой старинный, может, коллекция оружия, орденов… Ну, что-нибудь необычное.
— Иконы его не интересуют?
— Нет. Иконы, доски его не интересуют. Картины тоже. Он говорит, картин у него аж двенадцать штук на всех стенах и больше ему не надо.
— Мог бы предложить поставить у него дома орган, но думаю, ему это ни к чему.
— Ты бы видел его пальцы! Один палец на три клавиши. Одним словом, громила, медвежатник самый настоящий.
— Не люблю я с такими связываться, — задумчиво произнес Станислав Борисович, но в его уме, словно молния, блеснула мысль: «А не попробовать ли поймать этого „нового русского“, этого лоха для Чурбакова?»
Хотя очередного заказа тот ему не делал. И насколько понимал Шеришевский, «Янтарная комната» все-таки существует в одном экземпляре, а продавал ее Чурбаков по его сведениям уже в третий раз.
— Значит, так, слушай, может, ему подойдут рыцарские доспехи — Германия, шестнадцатый век и Испания — Толедо? Тоже замечательная работа.
— Да не нужны ему, скорее всего, доспехи. Хотя, черт его знает… Давай.
— Погоди, погоди, — остановил приятеля Шеришевский, — давай сделаем так: я кое с кем свяжусь, переговорю, а ты мне позвонишь часа через три. Но двадцать процентов моих.
— Хорошо, — Шеришевский положил трубку и быстро заходил по кабинету от одного шкафа к другому.
«Что же делать? Что делать? Уходит клиент, уходит. Что бы ему предложить? Что бы ему вдуть? А может, стоит переговорить с Вадимом Семеновичем? Да, стоит!»
Шеришевский налил в стакан немного коньяка, но не самого лучшего, а так, средненького, армянского, коллекционного. Он не спешил звонить, потому что знал:
"Чурбаков инициативу не поощряет. Но другого выхода не предвидится. Все-таки «Янтарная комната» — это «Янтарная комната» и о ней знает каждый «новый русский» каким бы лохом и неучем он не был. Все слышали о существовании какой-то «Янтарной комнаты».