Зеркальный гамбит - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Провоторов, Лариса Бортникова cтр.№ 70

Ничто не тревожило город, кольцами улиц расходившийся от Синей Башни, острый шпиль которой тонул в темнеющей высоте. Приближались праздники, и окна Башни были темны. В городе же горели огни, мягко светились завешенные окна в просторных домах, сложенных из жёлтого и синего кирпича, где-то на окраине играла музыка. Сегодня лавки и таверны по традиции закрывались рано, жители расходились по домам. Градоправителю позволено было задерживаться в праздничный вечер на рабочем месте, но, впрочем, это было далеко не обязательно.

Город стоял здесь очень давно, как остров в песках, и маяк на его синей башне служил ориентиром торговым караванам, идущим на юго-запад, в тропики Мелимераты и оранжевого от орхидей Миелона, с северных окраин пустыни, из Фолх Вайна, или ещё дальше, из-за моря, из ледяных, давно окаменевших лесов Пойма. Так же, как и караванам, идущим в противоположном направлении.

Поэтому ворота города – и синие северные, и жёлтые южные, – всегда были открыты днём. А ночью, с заходом солнца, они закрывались, и тому было много причин в этом мире.

Этим вечером я сидел за тёмным столом в тёплой таверне и смотрел в большое, до пола, окно, выходящее на мощёную площадь. Это была одна из тех небольших площадей, что окружали Синюю Башню, от которой спицами расходились восемь улиц – по одной на каждую сторону света и четыре наискосок между ними. Башня, поистине огромная, довлела над центром города. Я видел синюю громаду её бока над вычурными черепичными крышами улицы, чуть подёрнутую дымком из труб и редкой пеленой снежинок.

Я держал в когтях простой стакан из тонкого стекла с горячим кофе – не люблю подстаканники, – потихоньку пил и смотрел на своё отражение в стекле, на золотящиеся узоры на рукавах и синие перья. Время смотреть на что-то другое ещё не пришло, и теперь я ждал, пока солнце перестанет подсвечивать запад, а луна поднимется к верхушке башни. К тому времени охрана разойдётся ближе к окраинам, и в спокойном центре, возле неразрушимой Башни град оправления, где почти нет жилых домов – только лавки, таверны и конторы – станет совсем безлюдно. На какое-то время.

Хотелось хоть ненадолго выйти наружу, подышать свежим, холодным воздухом с привкусом печного дыма, посмотреть, как пролетающий высоко над стенами ветер закручивает снег вокруг Башни, послушать, как звенит тонкий ледок в желобах водостоков и под подошвами расходящихся по домам горожан.

Но было нельзя. Поэтому я ел сладкое печенье, отвернувшись ненадолго от окна к почти пустому уже, обшитому деревом залу. Мягко светлели бежевые тканые скатерти в подкрашенной свечами темноте, за широкой и тёмной стойкой седобородый хозяин и два работника вытирали бокалы.

Когда кофе закончился, а узор кофейной гущи на дне не сказал мне ничего такого, чего бы я не знал, я встал из-за стола и подошёл к стойке.

Положив на тёмное дерево квадратную золотую монету, я заказал ещё кофе.

– Только что сварили свежий, – ответил хозяин и поставил передо мной полированный, пахнущий праздником кофейник.

– Тогда иди, – сказал я ему. – Я сам закрою.

Хозяин с готовностью кивнул. Он достаточно заработал сегодня, включая и мою оплату, и спокойно мог идти отдыхать. Сегодня почти все отдыхали, кроме меня, стражи и некоторых других, включая градоправителей.

Я проводил его до выхода. Мы поговорили ещё минуты две, и он, в сопровождении своих работников, ушёл. Бывает, хозяева живут при своих заведениях или же открывают заведения в своих домах, но у этого человека дом был в нескольких кварталах к северу. Поэтому я сегодня его и выбрал. Впрочем, не только поэтому. Я знал, что он не будет болтать лишнего посетителям, да и работники его тоже.

Я запер дверь, задул свечи. Немного постоял в тёмном, тёплом помещении, таком непривычно тихом после оживлённого вечера. Дом, казалось, отдыхал. Было слегка печально тут, в тенях, порождённых мягким светом окон домов на той стороне мостовой. Остывала печь, тихонько потрескивало дерево. Тикали часы в хромовой оправе.

Поскольку ночь всё наступала, огни всё гасли, а темнота всё сгущалась, я захватил кофейник и вернулся на свой стул у окна, ещё тёплый оттого, что я на нём сидел.

Усевшись, я вынул из внутреннего кармана лоскут тонкой кожи и прозрачный пузырёк с бесцветной жидкостью, а также кусок бечёвки. Из неё я сделал петлю со скользящим узлом, каким крепят рыболовные снасти на морских кораблях. Затем прижал когтем пробку пузырька, стряхнул одну едкую каплю содержимого в пустой стакан из-под кофе и моментально накрыл его кожаным прямоугольником. Накинув на посуду петлю, я затянул её. Под кожаной покрышкой поднялся белый парок и опал, кожа натянулась, как на хорошем барабане. Теперь всё было готово.

Я провёл рукой по голове, приглаживая перья, и, опершись локтями о стол, стал вглядываться в окно. Такие вещи всегда лучше делать морозным вечером, дождавшись, пока на окне проступят ледяные фракталы, вот как сегодня. Вглядевшись достаточно, я произнёс – шёпотом, в темноту – короткое слово, которое, впрочем, готовил заранее. Так готовится любое заклинание, и непроизнесённым до поры остаётся лишь последнее, развязывающее слово.

Окно, а вместе с ним и моё отражение в нём, подёрнулось, как патиной, немного призрачной зеркальностью, от которой даже у меня дыбом взъерошились перья на затылке. Вид из окна исчез, уступая место другим, нужным мне картинам; и стало видно, как…

…Взметнулись над стеной со стороны пустыни тёмные тросы и упали на каменную стену без стука. Упали, зацепились кошками и тут же натянулись под весом тех, кто поднимался по тросам, невидимый из города.

…Налетел на площадь ветер, закружил падающий и уже лежащий снег, скрутил в вихрь, а тот, всё никак не желая рассыпаться, протанцевал под стеной почти полминуты и, окончательно потеряв прозрачность, сжался в неясную фигуру, которая через секунду уже обрела объём и вес. Фигура эта, высокая, но непонятно, мужская или женская, запахнула белый плащ и повернулась на каблуках, высекая упавшие в снег искры.

…В тёмном и пыльном складе один из мешков с овощами, доставленных днём откуда-то с запада, пошевелился, выбросил изнутри тёмное, закопчённое лезвие, которое прошлось вверх по ткани, и из мешка выбрался человек. Он разогнулся, уперев руку в спину, потянулся, разминая затёкшие мышцы, и, не медля больше ни минуты, вышиб дверь одним чудовищной силы ударом и вышел в заснеженную ночь. Под луной блеснули его волосы – чёрные с сединой, и рогатая, словно демон, луна отразилась в белых глазах с крестовидными зрачками.

…Бродяга, зашедший ещё днём через северные ворота, ничем не вооружённый и потому никем не остановленный, вышел с постоялого двора на одной из широких внешних улиц и быстро зашагал к площади, оставляя на тонком снегу следы железных подошв. Бродячий пёс, что увязался за ним ещё в пустыне, несмело шёл следом.

…Крылатая тень, синяя в свете луны, опустилась на городскую стену на западе, посидела, как огромная сова, меньше минуты и мягко спланировала вниз, с многометровой высоты, приземлившись на одно колено. В свете фонарей переливчато блеснули виннокрасные перья и серебряные нити на полах плаща. Тень, похожая на птицу и на человека одновременно, а более всего на меня, погладила рукой снег – тёмные когти царапнули мостовую – и, выпрямившись в рост, шагом пошла к площади, где фигура в белом, принесённая метелью, распахнула плащ и теперь держала перекрещенные руки на бёдрах. Ветер трепал её одеяние, и казалось, что бахрома по краю рассыпается снегом, как хвост метели, а под капюшоном не видно было лица. Только луна заглянула в колючие и стылые, как речной зелёный лёд, глаза. Заглянула и отвернулась, равнодушная. Луне случалось освещать и более странные вещи.