День, когда мы были счастливы - читать онлайн книгу. Автор: Джорджия Хантер cтр.№ 17

– Садитесь.

Халина с опаской забралась в кузов грузовика и села среди восьми других работников. Она узнала всех, кроме одного. Проезжая под каштанами вдоль Варшавской улицы – Халина отказывалась называть ее новым немецким Постштрассе, – она держала голову низко опущенной, боясь, что ее узнают. Будет ужасно неловко, думала она, если кто-нибудь из старых знакомых увидит, что ее так вывозят.

Но когда грузовик остановился на углу Костельной улицы, она подняла голову и к, своему ужасу, встретилась взглядом со школьной подругой, которая стояла у входа в кондитерскую Помяновского. Во время учебы в гимназии Сильвия ужасно хотела подружиться с Халиной: она почти год следовала за ней по пятам, прежде чем они сблизились. Они вместе делали домашние задания и ходили друг к другу в гости по выходным. Однажды Сильвия пригласила Халину к себе домой на Рождество; по настоянию Нехумы Халина принесла с собой жестяную коробку с маминым миндальным печеньем в форме звездочек. После окончания школы они не виделись; Халина знала только, что Сильвия устроилась на работу санитаркой в одну из городских больниц. Все это пронеслось у нее в мыслях, пока грузовик стоял на холостом ходу и старые подруги смотрели друг на друга через мостовую. На секунду Халина подумала помахать рукой, как будто для нее совершенно нормально тесниться в кузове грузовика с восемью другими евреями, пока их везут на работы, но не успела поднять руку, как Сильвия прищурилась и отвернулась. Она сделала вид, что не знает ее! Кровь Халины вскипела от унижения и ярости, и когда грузовик наконец тронулся, следующие полчаса она придумывала все, что выскажет Сильвии при следующей встрече.

Они ехали и ехали, город быстро растворялся вдали, улицы с двухсторонним движением и кирпичными фасадами семнадцатого века сменились лоскутным одеялом садов и пастбищ и узкими проселочными дорогами, окаймленными соснами и ольхой. К тому времени, как они приехали на ферму, Халина остыла, но отбила зад из-за кочек, отчего день стал еще ненавистнее.

Когда они остановились, то не увидели ни одного здания, только землю и бесконечные ряды ботвы. Тогда-то, глядя на гектары поля, Халина и поняла, что это не кабинетная работа. Офицер построил их в ряд около грузовика и бросил к их ногам корзины и мешки.

– Stämme, – сказал он, показывая на мешки. – Rote rüben, – добавил он, пнув корзину.

Хотя Халина достаточно знала немецкий, чтобы объясняться, в ее словаре не было слов «ботва» и «свекла», но расшифровать указания было нетрудно. Ботву в мешок, свеклу в корзину. Затем офицер выдал каждому еврею по ножу с длинным тупым лезвием, сердито глянув на Халину, когда она взяла свой.

– Für die stämme, – сказал он, положив ладонь на потертую деревянную рукоять висевшего у него на ремне пистолета. Его усики изогнулись вместе с верхней губой, став похожими на коготь.

«Смело с его стороны дать нам такие большие ножи», – подумала Халина.

И началось. Чвак, оторвать, отряхнуть, сложить. Чвак, оторвать, отряхнуть, сложить.

Наверное, надо бы спрятать в карман пару корнеплодов и принести домой маме. До того как еду стали выдавать по нормам, Нехума потерла бы запеченную свеклу, приправила хреном и лимоном и подала бы с копченой селедкой и вареной картошкой. У Халины потекли слюнки, она уже несколько недель не ела нормально. Но в глубине души она знает, что лишняя свекла на ужин не стоит последствий, если ее поймают на краже.

Раздается пронзительный свист, и Халина поднимает голову. Примерно в сотне метров от нее стоит грузовик, а рядом с ним немецкий офицер, надо полагать тот, который привез их, и машет фуражкой над головой. Со своего места она видит, как двое других рабочих уже идут к нему. Когда она встает, мышцы болят. Слишком много времени она провела, согнувшись под прямым углом. Халина бросает нож поверх свеклы в корзине и вешает плетеную ручку на согнутую руку. Поморщившись, она наклоняется за набитым ботвой мешком, закидывает веревочную лямку на другое плечо и ковыляет к грузовику.

Солнце опустилось за деревья, окрасив небо в розоватый оттенок, как будто испачкав соком растений, которые Халина собирала целый день. Она понимает, что скоро ей понадобится более теплое пальто. Офицер снова свистит, делая ей знак пошевеливаться, и она вполголоса ругает его. Корзина тяжелая, наверное килограмм пятнадцать. Халина идет так быстро, насколько позволяют суставы, гадая, окажется ли свекла, которую она собрала, в столовой, где работают ее родители. Они там уже неделю.

– Не так уж плохо, – сказала мама после первого дня, – за исключением того, что приходится готовить прекрасную еду, которую мы никогда не попробуем.

У грузовика офицер с тонкими усиками ждет, протянув руку.

– Das messer ^[35].

Халина отдает ему нож, ставит мешок и корзину в кузов и забирается сама. Остальные уже заняли свои места, и все выглядят такими же грязными, как она. Они забирают последнего рабочего и, сгорбившись, едут домой, слишком уставшие, чтобы разговаривать. В ногах лежит результат их труда.

– Завтра в это же время, – рявкает немецкий офицер, когда грузовик останавливается у четырнадцатого дома по Варшавской улице.

Почти стемнело. Офицер отдает Халине через окно кабины ее документы и маленький стограммовый ломтик черствого хлеба, ее плата за день.

– Danke ^[36], – говорит Халина, взяв хлеб и стараясь скрыть сарказм за улыбкой, но офицер даже не смотрит на нее и уезжает до того, как слово сорвалось с ее губ.

– Шкоп ^[37], – шепчет она, поворачиваясь, и хромает к дому, нащупывая ключ в кармане пальто.

В прихожей Халина застает Милу. Та только что вернулась из швейной мастерской и вешает свое пальто. Фелиция сидит на персидском ковре, размахивая серебряной погремушкой и улыбаясь ее звонкому звуку.

– Батюшки, – ошарашенно ахает Мила. – Что тебя заставили делать?

– Я занималась сельским хозяйством, – говорит Халина. – Весь день ползала по полям. Можешь в это поверить?

– Ты – на ферме, – язвит Мила, борясь со смехом. – Вот это да.

– Знаю. Это было кошмарно, – говорит Халина, стоя на одной ноге около двери, снимая ботинок и морщась, когда отрывает мозоль. – Я все время думала: если бы только Адам видел, как я ползаю по грязи на четвереньках, словно животное! Вот бы он посмеялся. Посмотри на мои ботинки! – восклицает она. – Боже, какой ужас.

Она рассматривает свои носки, поражаясь, что и туда набилась грязь, и осторожно стягивает их, чтобы не запачкать пол.

– Что это? – спрашивает она, показывая на кусок материи, свисающий с шеи Милы.

– Ой, – Мила опускает глаза на грудь. – Совсем забыла, что ношу это. Это я сделала. Не знаю, как назвать. Наверное, упряжь? – она поворачивается, показывая, как материя перекрещивается между ее лопаток. – Я могу посадить сюда Фелицию, – она снова поворачивается и хлопает по петле, свисающей спереди. – Тут она прячется по дороге в мастерскую и обратно.