Предвестник землетрясения - читать онлайн книгу. Автор: Сюзанна Джонс cтр.№ 18

Это красивое кладбище, заставляющее воспрянуть душой и запеть. Я замычала «Когда ступают святые» ^[19]. Во всех направлениях тянулись строгие ряды надгробий — серые геометрические формы, разлинованные узкими дорожками, — обелиски, каменные светильники, плоские могильные камни. Дорожки обступали вишни, изредка перемежающиеся с соснами. Некоторые погребальные участки весьма просторны, учитывая размеры комнат, выделяемых в Токио для жизни. Встречались могилы в замысловатых гробницах, вознесенные над землей с ведущими к ним одной-двумя ступеньками. Найдя одну особенно приглянувшуюся, я прислонила виолончель к каменному светильнику и присела на ступеньку. Я была тронута, увидев, что перед высоким могильным камнем кто-то любящий оставил две красивые вазы с пурпурными и белыми орхидеями. Попыталась прочесть иероглифы имени покойника, но они были чересчур невразумительны для моего японского. Огляделась. Вдали маячили один-два человека. Я подумала, как славно быть похороненной здесь — в таком мирном, но таком органичном районе города, чтобы за моими костями и пеплом ухаживали эти добрые люди.

Нацуко однажды рассказала мне о кремации ее деда. Дедулю сунули в печку, как пиццу на подносе. Когда же он покинул печь уже без плоти, кости разобрали и предоставили родственникам. Гости взяли длинные палочки и поместили кости в две урны — одну для храма, а одну для предания земле. Самой особенной частью деда было нодоботокэ — адамово яблоко. Поскольку формой оно напоминает Будду, то отправилось в меньшую урну для хранения в храме. В конце работник крематория смел пепел и осколки костей с помощью метелки и совочка. Эта часть церемонии расстроила Нацуко. Дедушку замели в мусорный совок.

Люси не возражала бы против кремации и разбора друзьями, но не хотела бы, чтобы ее останки были заперты в урне. Она бы предпочла, чтобы их поместили прямо в землю, без гроба, без мешка для трупа, чтобы возродиться в извивающихся червяках и личинках. Но выбор нам дан не всегда.

Слабый, но резкий ветерок обжег мне губы, заставив глаза увлажниться. Я поглядела в небо. Наверху с карканьем кружились вороны, будто предвещая дурное. Слетев вниз, одна устроилась поблизости от меня, держа в клюве белую картонку. На миг почудилось, что она принесла послание, но птица, не обращая внимания на Люси Флай, принялась клевать и драть бумагу в клочья. Сообразив, что это обрывок сигаретной пачки, я почувствовала себя дурой. Черный птичий глаз стрелял во всех направлениях, но ко мне интереса не проявлял. Как только вороне удалось выудить изнутри серебряную бумажку, она отбросила сплющенную пачку и порхнула в небеса. Я потеряла ее из виду среди остальных.

Не желая опоздать на первую репетицию, я снова подхватила виолончель за шею и устремилась на узкие улочки. Следуя четким указаниям, записанным для меня Нацуко, скоро нашла нужное место. Открыла ворота двухэтажного домика с маленьким замшелым садиком. К фасаду льнула глициния, загораживая листьями дверной косяк. Отодвинув их в сторону, я нашла звонок, испытав восторг, что вхожу в настоящий дом. Месяцами пребывая только в квартирах и конторах, я тосковала по домашнему уюту.

Открыв мне дверь, госпожа Ямамото озарила крыльцо теплой улыбкой. У нее были короткие седые волосы и круглые очочки. Она была высокой и стройной.

— О яма симасу, — сказала я.

«Простите за беспокойство». Сбросив туфли, я ступила следом за ней в выстеленную татами комнату.

Две женщины среднего возраста стояли на коленях у дальнего конца низкого столика. Сквозь бумажные двери у них за спинами сияло солнце. Первой заговорила женщина слева — коренастая и круглолицая, остриженная под горшок.

— Коннитива. Идэ то мосимасу ^[20], — широко улыбнулась она.

— Хадзимемасите ^[21], — отозвалась я, чуть наклонив голову.

Другая женщина — небольшого росточка, с завитыми седыми волосами и острыми птичьими чертами — нервно улыбнулась и поклонилась.

— Като десу. Йоросику онегаи симасу ^[22].

Взгляд ее глаз стремительно метался между нами от одной к другой, и позже я узнала, что так уж у нее в обычае. Она была неспособна задержать взгляд на человеке или предмете более чем на пару секунд, зато сопровождала нервным хихиканьем каждую реплику и каждый жест, когда не играла на альте.

— Люси десу, — произнесла я. — Люси Флай. Флай Люси. Йоросику онегаи симасу.

Я преклонила колени на татами. Оно было мягким и по-летнему пахло травой и пылью.

Госпожа Ямамото подала нам зеленый чай и розовые пирожки из соевой пасты на лакированном подносе. Мы сидели молча, пока чашки и чайник позвякивали и чай лился в чашки. Для меня молчание было добрым знаком. Я предвкушала удовольствие оказаться в кругу людей без нужды постоянно напрягаться, чтобы говорить и слушать.

* * *

Я пробыла в Японии не настолько долго, чтобы наслаждаться горечью чая и приторной сладостью соевой пасты. В тот первый день каждый глоток требовал усилия. Но в последующие недели я начала отождествлять сладко-горький вкус с чистым, безмолвным наслаждением. Запах татами и канифоли наших смычков каким-то образом стал частью этого вкуса, и я до сих пор чувствую его на языке. Я привыкла резать мягкий пирожок своей щепочкой, поглощая его ломтиками между глоточками горячего чая, предвкушая часы общей музыки.

В первое воскресенье я удивилась, когда госпожа Идэ и госпожа Като, выпив чай, стали пристально разглядывать свои чашки. Сообразив, что этого требуют правила вежливости, я собезьянничала их манеры. Все чашки были разные. У госпожи Ямамото была целая коллекция. Когда я поднесла свою к свету, золотые прожилки заискрились, заставив меня улыбнуться. Я уже не хотела ставить чашку на место. Но конечно, поставила, потому что в комнате эхом раскатился скрипучий голос Мириам: «Люди покупают чашки не для того, чтобы их хватали и таращились. Ты ее кокнешь».

В то утро в паузах между молчанием мы говорили о консистенции чая, о различиях между японским и английским завариванием (зеленый чай лучше заваривать при температуре от восьмидесяти до девяноста градусов, и уж ни в коем случае не кипятить). Мы обсудили пирог — вагаси. Мягкая липкая булочка была завернута в листок дерева — не знаю, какого именно, но вкус был резкий и сладкий.

Госпожа Ямамото унесла чашки и тарелки и пригласила нас в свою гостиную в западном стиле. Необходимость покинуть покой уютной комнаты с татами чуточку огорчила меня, но я понимала, что для музыкальных целей требуется пересесть на стулья.