Он бы обиделся и на мертвых владык, и на их пленницу, если бы они вернули его сейчас обратно в тело.
Купер подплыл поближе к Семи Серебряным, чье название просто всплыло в его сознании, но тут ощутил, как что-то повисает на нем, цепляясь за его… ноги? Нет, не ноги – здесь Купер не обладал плотью, а был скорее потоком информации, закодированной в эфире. Сигнал – вот верное слово. Он был сигналом. И к тому же сигналом, который только что был уловлен приемником, каким-то прибором, подобно мощному магниту затягивавшим его в ближайшую из сфер. Не в силах ни помешать этому, ни контролировать свое движение, Купер видел тот мир, куда попал, лишь мельком: коричневое небо, рассеченное всполохами сине-зеленых молний; огромный темный провал, напоминающий метеоритный кратер; свернувшаяся кольцами змея с телом женщины; гнездо, полное механических суетливых существ; чьи-то черные, будто из обсидиана выточенные, когти, которые были настолько тонкими, что сквозь них можно было видеть небо.
Ее величество Цикатрикс, Regina Afflicta, матрона Семи Серебряных, чайлд Воздуха и Тьмы, королева Двора Шрамов, за прошедшие века заменила значительную часть своего тела на неорганические системы. А ведь когда-то все начиналось с незначительных усовершенствований, казавшихся скорее механическими украшениями из бронзы и угля. Мода эта родилась из иронического подражания самому слабому из достижений смертных, науке, но со временем она изменила свою природу, превратившись в инструмент более могучий, нежели любое из тайных искусств, а затем и полностью впитала их в себя.
Цикатрикс приподняла увенчанную тяжелым шлемом голову и принюхалась к запахам, витавшим в воздухе. Это была ее родная стихия, но в последнее время ветра были напитаны незнакомыми ей энергиями. Сейчас она не чувствовала иных запахов, кроме ароматов сухой глины и разнотравья, что небольшими скоплениями росло в ее пустынном убежище.
Двор Шрамов был срыт, чтобы вместить все увеличивающееся в размерах тело королевы; не было больше ни лиан луноцвета, ни огромных рододендронов, некогда украшавших беседки в саду, и дикорастущий кресс, в былые времена ковром устилавший землю, был давно скошен пластинами царственного панциря. Сохранилось только кольцо высоких дубов, росших по центру ее обиталища, но деревья иссохли и лишились своей листвы. Перемены, казалось, коснулись даже неба, где прочерчивали ровные линии сталкивавшиеся под прямыми углами молнии, словно даже облака были пронизаны электрическими схемами.
Лежа в своем гнезде, Цикатрикс вот уже десять тысяч лет повелевала союзом семи вселенных, государством из населенных феями миров, что объединились под ее флагом благодаря ее харизме, талантам и силе, способной гасить звезды. Сегодня никто из сюзеренов не признал бы в ней былую красавицу, некогда завоевавшую их миры не речами, но своей жестокостью и пролитой кровью, – она лежала, свернувшись подобно охраняющему свою груду сокровищ дракону, черный графен и винил соединялись заклепками и промышленным клеем, хрупкое тело танцовщицы было рассечено на части и помещено внутрь брони, выполненной в виде огромного змея. Хватательные придатки, располагавшиеся вдоль всего корпуса, зашевелились, хотя обычно королева приносила двигательную активность в жертву своей технологической зависимости – всегда находился какой-нибудь новый механизм, который она вживляла в очередное чудище.
Ее рука непроизвольно дернулась – ненадолго замкнуло один из вивизисторов, когда его жилец попытался выйти на связь. Вивизисторы порой говорили с ней – раздражающий и пока неустранимый дефект, проявлявшийся во всех ее системах. Пришлось привыкнуть не обращать внимания на настойчиво появляющийся сбой.
– ГОспОжа мОя! – заговорила пикси, питавшая энергией сервопривод плечевого сочленения. Благодаря проводам, завершавшимся в черепе королевы, голос раздавался прямо в голове. – ОнО пОет нам внОвь иЗ глубин пОд Эль Сидад ТаситО и ведет к нам пОсетителя::лОгин: гОстьненайден! Серая птица пОет в гармОнии, миледи, и пуп всея мирОв, чтО мы населяем, как же пе4альн0 Она пОет! Машина СветлОй МуЗыки, мОя к0р0лева::л0гин: ххУМ0ейК0р0левыМн0г0Шрам0вхх… мелОдия так печальна, а гОлОс стОль древен и Зву4ит так грОмкккк…
Несмотря на «змеиный» хвост, заменивший ей ноги, тело королевы оставалось относительно человекоподобным, и хоть оно и было запечатано в корсет из металла и пластика, но в нем по-прежнему угадывались женские черты; золотисто-каштановые кудри сменили два высоких сияющих черных рога, словно у гигантского навозного жука. Они были устремлены к небу и опутаны связками проводов, сбегавших затем по шее, чтобы подключить огромный шлем с остальными механизмами.
Одну руку Цикатрикс изменять не стала, чтобы иметь возможность подтвердить свою принадлежность к роду фей любому, кому не посчастливится предстать перед ее взором, и сейчас она воздела эту руку, призывая к молчанию. Проприоцептивные реле избавили ее от необходимости вербального общения со своими системами – пикси в плече замолкла, издав напоследок испуганный писк статических помех. Не ведая, что Купер уже проник в ее системы, Цикатрикс оскалила свои металлические зубы в серебряной улыбке.
Вивизисторы, заключенные внутри ее поливинилового корпуса, удерживали исключительно редких волшебных созданий – извращенное понимание Цикатрикс привязанности не позволяло ей использовать других слуг что внутри, что снаружи ее тела. Она знала, что Лолли раскрыла тайну, касавшуюся соединения магии и технологии, необходимого для создания вивизисторов, но дитя оставалось в полном неведении относительно количества и сложности изменений, постигших ее мать. Лолли, пожалуй, могла даже взбунтоваться, если бы узнала, что ее собственные маленькие кузины-феечки стали начинкой для вивизисторов или что ее мать настолько сильно усовершенствовала свое тело с того дня, как отправила свою дочь в Неоглашенград.
То, что было Купером, пришло в состояние минимального самоосознания и теперь металось между вивизисторами, в огромном количестве располагавшимися вдоль всей длины свернувшегося кольцами тела королевы фей, выглядевшего точно чернильно-черный поезд подземки, заканчивающийся с одного из концов женским телом. Машинная русалочка длиной в добрую милю, черная, словно уголь, и освещаемая прокатывающимися по ней дуговыми разрядами. Купер изо всех сил старался прийти в себя и в итоге обнаружил, что сфокусировался на страхах своей временной хозяйки, растворенных среди прочих ее мыслей. Чуждых мыслей. Внедряясь в ее разум, все еще активная часть Купера равнодушно отметила, что принадлежит он существу, считающему себя матерью Лалловё Тьюи, и что существо это – чудовище. Где-то там вдруг закричала дремлющая основная часть Купера.
Но та часть, что совершала сейчас прогулку по электронным схемам, просто приняла во внимание материнскую тревогу и зашагала дальше, следуя за страхами королевы, боявшейся, что Лалловё Тьюи не сможет освоить особый язык программирования, разработанный лично Цикатрикс. Королева – а с ней и Купер – раздумывала, как улучшить этот язык, используемый для настройки вивизисторов.
Созданный ею код ввиду необходимости был груб и не завершен; по тому, чем она занималась, не существовало учебников и руководств, и привычные источники знаний оказались бесполезны – ни одна эпическая поэма, хранившаяся при Дворе Шрамов, не могла рассказать о рекурсивных заклинаниях If-Then и Let-X-Equal, способных вдохнуть жизнь в ее вивизисторы. И все же королева надеялась, что Лолли, унаследовавшая и многочисленные таланты своего отца-человека, и пытливый гений, почти равный тому, каким обладала ее мать, сумеет разработать язык, способный раскрыть весь потенциал этой технологии, и создаст вивизистор, который будет куда лучше любой полуразумной батарейки, питавшей сейчас оружие Цикатрикс.