Машина пробуждения - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Эдисон cтр.№ 111

Альмондина подошла к сестре, пытаясь изобразить на лице подобие сочувствия.

– Я понимаю твою неприязнь, Лолли, как и всегда понимала. Несколько лет я держалась в тени, чтобы дать тебе возможность проявить себя, и тебе это удалось. Но мать… мать изменила правила игры, и, сказать по правде, не думаю, что теперь вообще имеет смысл бороться за право именоваться ее любимчиком. Сейчас мы для нее не более чем расходный материал; все органические существа отныне ей кажутся неполноценными.

– Это так ты объявляешь войну? – Лалловё оценивающе оглядела себя в зеркале – обнаженную, если не считать крохотного пиджачка, слегка ниспадавшего на ее груди, но не скрывавшего их.

– Не тебе, Лолли, – покачала головой Альмондина. – Заканчивай уже прихорашиваться и выслушай меня. Пока я спала, мне снился тот, кто похитил мою душу. И это был не кто-то там из Первых людей. Это была мать. – Альмондина опустила глаза – мертвые, как у орешниковой сони. – Все феи пребывают в страхе перед ней. Она подвергает их истязаниям и увечьям, крадет ноги у маленьких феечек, набивает их тела вивизисторами, которые соединены друг с другом, и спасения нет.

Лалловё рассмеялась про себя, мечтая, чтобы сейчас ее от сестры отделяла либо армия, либо бутылка охлажденного вина.

– Тебе-то это, может быть, снилось, сестрица, а я с этим живу. На моих глазах она схватила своего любовника, достопочтенного чемпиона Дикой Охоты, и оторвала ему ноги. Теперь он бродит по пустошам на изогнутых стальных пластинах, роняя слезы на каждом шагу; что ж, если в ее заказниках еще осталось на кого охотиться, его уродство может даже оказаться полезным. – Так вивизисторы объединены в сеть?

Альмондина коротко кивнула; глаза ее казались сделанными из стекла.

– И еще одно. – Старшая медлила, явно не зная, стоит ли ей продолжать. – Мне снилось кое-что – во сне мне явилась наша сестра. И она была рядом с тобой, Лолли.

– Наша сестра? – Внутри у Лалловё все похолодело, она даже забыла про пуговицы.

– Разве ты не помнишь? Когда мы были маленькими, сестра приходила с нами поиграть на праздники. Она, конечно же, думала, что ей все только снится, но все же она навещала нас так, как часто это делают человеческие дети, – случайно, во снах либо на закате, рассвете или же в иной пограничный час. Мама наряжала нас в платья из тех, что плел паучий народ, и мы играли с ней в кролик-кролик-варг ^[43]. Ты вечно выбирала роль варга и гоняла нас по кустам, завывая, будто умалишенная. Потом мама угощала нас печеньем в глазури, сладким вином и танцевала для нас. Я помню это. Она называла нас Альмси, Лолли и Сисси.

«Сисси». – Лалловё прищурилась и скрестила руки на груди.

– Я ничего такого не припоминаю. – Ей было не особо радостно слышать разговоры еще об одной сестре: только этим утром она была единственным ребенком в семье, и вот, здрасте-приехали, к ней уже лезут в родственники какие-то сучки. А еще мать отринула ее – снова; и хорошо, если не собирается полностью вывести из игры. – Какая еще Сисси?

– Зато помню я. – Альмондина пробежалась пальцами по запчастям, оставленным Лалловё на туалетном столике. – Она была умной девочкой. Такой же вспыльчивой, как и ты, но без присущей тебе подлости. Благодаря крови фей у нее были волосы цвета восхода, но руки у нее были человеческими, а потому она и не могла остаться с нами насовсем – в основе своей она была человеком. Тебе не стоит беспокоиться о ней, Лолли, ведь она не сможет составить тебе конкуренцию. Просто воспоминание. Нам обеим с тобой следует присмотреться к маме. Не знаю, что она задумала, но есть немалая вероятность того, что это придет… к противоречию… с…

– С такой жизнью, какой мы ее знаем?

Альмондина одарила сестру тонкой, как наточенный клинок, улыбкой, какой порой пользовалась и сама Лалловё.

– Какой ее знаешь ты, скорее. Я-то некоторое время вообще никакой жизни не знала.

– И все же ты здесь. Вернулась, чтобы занять мое место. – Лалловё вначале скинула болеро, потом вновь набросила его на плечи, не понимая, как ей следует сейчас поступить.

– Твое место? Нет, Лолли.

Альмондина облокотилась о комод и принялась разглядывать свои ногти, – как и в прежние времена, те были из крепкой, отточенной древесины. Живой древесины.

– Ты что, правда ожидаешь, будто я поверю, что мать не прислала тебя, чтобы ты указала мне на дверь?

Лалловё остановила свой выбор на отделанном рюшами широкополом камзоле с глубокими внутренними карманами и, перебросив отвергнутое болеро через руку, незаметно схватила красную металлическую шкатулку. Рубиновое Ничто некогда принадлежало дедушке ее мужа, но теперь оно всецело пребывало в ее собственности. И годилось на большее, нежели просто рубить пальцы.

– Если честно, я понятия не имею, чего именно хочет мать, – нахмурилась Альмондина. – В эти дни она говорит сплошными загадками, даже если пытается быть прямолинейной. Она нарушила целостность собственной личности, и я так же не могу уследить за ее мыслями, как не могу исполнить ее приказы.

– Хочешь, чтобы я поверила, будто ты собираешься ее ослушаться? – осклабилась Лалловё. – Идеальная маленькая Альмондина?

– Я дочь своей матери. И никогда не предам ее, Лалловё, даже не думай. – Старшая сестра сцепила пальцы и хрустнула суставами. Она говорила нарочито неспешно, чтобы у маркизы не возникло лишних иллюзий. – Я всегда принимала свое наследное право как данность. «Я буду править», – думала я. Бранись сколько хочешь, но, каких бы успехов ты ни достигла, подвинуть меня все равно бы не получилось – право первородства и чистота крови делали меня преемницей нашей матери. Только мне не хотелось бы править разрушенной империей. А тебе?

Лалловё опустила взгляд.

– Двор Шрамов еще можно восстановить, если избавиться от матери.

– Именно так, – кивнула Альмондина.

– Все может оказаться куда хуже, чем перспектива править разрушенными вселенными. Ты говоришь, что сама видела, как обошлась мать с нашим народом, – механические феи кашляют машинным маслом. – Лалловё выгнула спину, вдруг вновь ощутив свое тело целым, юным и безупречным. – Ты когда-нибудь задумывалась, каким зверским истязаниям она подвергнет свою наследницу?

– Примерно тем же, что и ты свой вивизистор? – предположила сестра. – Она могла проделать все это со мной, пока я спала. Могла позволить тебе закончить подготовку к задуманному тобой предательству, а меня превратить в чудовище. Но она этого не сделала, за что я ей буду вечно признательна. Я заплакала от облегчения, когда проснулась в этом твоем оссуарии, Лолли. И дело даже не в том, что я проснулась, – что есть жизнь и что есть пробуждение? – а в том, что я снова была целой.

Эшер стоял на самом краю кратера и смотрел на город. Гора, заключавшая в себе Апостабище, давала наилучший обзор. Чепрачка и Липовое шоссе все еще дремали в первых рассветных лучах, но над улицами и перекрестками поднимались тучи дыма и пыли, отмечая путь массивных цепей, возвращавшихся в свое древнее положение, чтобы исполнить ту работу, для которой они и были созданы. К западу, как и всегда, бурлило суетой Неподобие – факелы и газовые фонари освещали лабиринт улиц. Авеню Исхода тянулась на север от Неподобия подобно игле света и была более оживленной ночью, нежели днем.