– Нет! Пурити, мы же на одной стороне!
«Мы определенно не на одной стороне, одержимая ты Убийствами тварь», – хотела сказать ей сейчас Клу, но для этого пришлось бы прерывать пение. Пурити ожидала, что Ноно попытается удрать или предпримет что-либо для самообороны, но нет… Быть может, ничего бы не вышло, затяни близняшка сейчас ту же песню? Почему она не пытается сбежать или не воспользуется своим удивительным талантом к бою на мечах?
Потому что ей не позволяет песня. Даже протестующий голос Ноно истончался, таял, как мед, а руки взмахивали все менее и менее яростно, будто у механической игрушки, у которой кончается завод. Во взгляде ее парализованно застыла паника. Пурити не могла заставить себя отвернуться от этого зрелища. Как и в случае с молотом и Красками Зари, она чувствовала обязанность довести жестокое дело до логического завершения.
Секрет Оружия Совет Невоспетых хранил сотню тысяч лет, а может, и того больше. Сегодня целью Пурити было либо полностью уничтожить его, либо вновь завесить покровом тайны. Девушка одновременно надеялась, что разрушение Красок Зари лишит песню силы и что этой силы, еще звеневшей в воздухе, хватит на один, последний, раз.
Песня не была длинной, но заканчивалась на том же, с чего и начиналась, свиваясь в кольцо, и Пурити пела снова и снова, почти машинально подбирая нужный ключ к арпеджио. «Что ж, уроки музыки прошли не совсем впустую», – подумала она, наблюдая за тем, как застывшее на месте тело Ноно начинает утрачивать цвет, а затем и плотность. Клу смотрела, как ее бывшая почти подружка умирает. Она не переставала петь, и высокие ноты подобно кинжалам вонзались в Ноно.
«Ненавижу тебя. – Пурити вкладывала в мелодию всю душу, вспоминая, как соперница пообещала следующим шагом расправиться с бароном Клу. – Мы и так натворили достаточно мерзостей, потроша других девушек за то, что те нарушили выдуманные нами правила моды. Мы все чудовища. А я теперь тоже стала Убийцей».
Ноно думала, что оставит руки своей матери чистыми, но в итоге измарала в грязи всех.
Вначале исчезли глаза, а потом и остальное лицо. Пока Пурити тянула сверх положенного мотивом срока последнюю ноту, в воздухе еще висел тонкий силуэт, а затем Ноно просто исчезла – призрак ее тела растворился, точно облачко тумана в дыхании утреннего ветерка. Пурити остановилась на полуноте, совершенно ошеломленная необратимостью сделанного только что. Она стояла в полном одиночестве среди осколков Красок Зари, и свет белых каменных стен играл на ее лице – лице Убийцы.
Глава двенадцатая
Жизнь – прескверная штука. Она постоянно разбивает надежды и побеждает меня, а я хочу, чтобы она никогда не кончалась.
Уинстон Черчилль. Дженни в космосе
Тень существа по имени Чезмаруль обхватила Купера, подобно морю, овладевающему тонущим кораблем. Он казался себе ветром или светом звезды в безвоздушном «не-месте», не способном содержать ни единого дуновения, ни единого фотона. Город, мчавшийся навстречу, был далекой точкой в украшенной драгоценными камнями бездне далеко внизу – разноцветном мельтешении света, в котором Купер узнал многочисленные миры. Мультиверсум.
Колесо миров крутилось, словно юла, подвешенная на невидимой нити и установленная на крохотной площадке, каковой являлся Неоглашенград. Между незримым апексом и застроенным домами надиром кружило все Творение – свет, сплетающийся со светом в бесконечном танце.
Среди света Творения Купер различал триллионы маленьких огоньков – крохотные светлячки смертных жизней – и куда меньше тускло пылающих сердец Первых людей, похожих на изумруды, затененные прочими драгоценностями на платье. Светлячки и их старшие собратья мельтешили по поверхности миров, и хоть их перемещения могли показаться случайными, но в них угадывалась некоторая осмысленность; они были если не упорядоченными, то хотя бы согласованными. Сердца служили моторами жизни, они просыпались, просыпались и просыпались, излучая одиночество и надежду.
Но что-то было не так. Одни огни пылали слишком ярко и как-то судорожно дергались, а другие неравномерно пульсировали, то почти полностью угасая, то, замерцав, возвращаясь к жизни. Спускаясь к городу по спирали, Купер почувствовал смрад, ударивший ему в ноздри, – запах забившейся канализации, протухшей сточной ямы. Помои, гниющая требуха и плесень, невидимая плесень, наросшая на сияющих артериях обитаемых миров.
Не успел пузырек этой мысли всплыть в сознании Купера, как тот уже оказался среди огней, казавшихся теперь не юлой, но размытым, стремительно вращающимся вокруг снимком космоса. Они все увеличивались и увеличивались в размерах, пока он падал мимо головой вниз, и свет их стекал по его плечам, подобно облаку перегретого газа, окружающего входящую в атмосферу ракету. Далекая точка города также увеличивалась, пока он наконец не стал различать отдельные улицы и парки, а под улицами – перевернутые небоскребы, где Развеянные обустроили свои дома-сталактиты. А еще глубже, прямо под самим сверкающим Куполом, – черно-золотую металлическую сферу, пульсировавшую электрическим светом и… музыкой? Времени попытаться изменить направление полета и направиться к странной машине, погребенной под землей, не было; он падал к н-образному зданию, со все возрастающей скоростью приближаясь к его зеленой мансардной крыше и еще более зеленой траве, окруженной кольцом высокой стены.
Деревья загораживали само строение, но Купер разглядел знакомую карету на колесах с красными ободами, покрытую черным лаком. Лалловё Тьюи. Он не успел даже выматериться, когда пролетел сквозь бронзу и дерево крыши. Этажи и комнаты промчались перед его взглядом, словно страницы мультфильма, нарисованного в блокноте, а затем он врезался во что-то твердое, что вышибло из его груди весь воздух.
Заморгав, Купер поднял голову и с облегчением обнаружил, что его тело не пострадало; он лежал в помещении, слишком уж похожем на золотой лес-храм, чтобы это было простым совпадением. Похожем, но отличающемся. Сером, а не золотистозеленом; построенном, а не выращенном. Колонны были сложены из костей, но точно так же изгибались, разве что размером были поменьше. Имитируя золотые кроны, над головой возвышались конические своды, набранные из… черепов? С них свисали небольшие изящные люстры, в которых горели лампады. Грудные клетки. Детские грудные клетки.
«Просто восхитительно, мать вашу!»
– Ты еще, во имя Подземного Короля, кто еще такой? – спросил чей-то голос. – И как вообще сюда попал?
Купер попытался подняться на ноги, но потерял равновесие, когда обнаружил, что пол, на котором он сидит, сложен из костей пальцев. Вскрикнув от отвращения, он изо всех сил пытался сохранить самообладание.
Неподалеку от него стоял привлекательный мужчина, облаченный в зеленый плащ, накинутый поверх черного камзола. Челка лисьего цвета волос спадала ему на глаза. Сочные губы были совсем чуточку припорошены цветочной пыльцой. В одной руке он держал бедренную кость, а в другой – ведерко с битумом.
– Без паники, – поднял руки Купер, вдруг сообразив, что до сих пор одет в одну только клетчатую рубашку да импровизированный саронг. – Я здесь по официальному делу.