– Ты тевтонского графа Конрада фон Вернера знаешь. Встречался с ним в Московии. Так вот, это для русов главный исполнитель их задумок. Его надо убрать. Сделаешь так. Езжай в Магдебург. Там осторожно выясни, где останавливался русский посланец. Остановишься там же. Потом пошлешь в замок своего человека, чтобы тот представил себя посланцем якобы от русского князя, попросил того приехать в эту гостиницу. По моим данным, она, кажется, называется: «Храбрый рыцарь». Проверь. Тогда тевтонцы спугнули нас. Их войска, оказывается, были где-то в Силезии. Еще раз повторяю тебе: все проверь. Когда тевтонец придет к тебе, ты ему скажи, что мы собираемся напасть на Литву. Затем угости его, как следует. Незаметно высыпи ему в бокал вот это, – он подал ему кольцо, сильно утолщенное сверху, в виде львиной головки, – пальцем нажмешь на этот рычажок, и из пасти высыпится зелье. Понял?
Тот кивнул и спросил:
– Как быстро оно действует?
– Ему плохо станет по дороге к себе в замок. Только сильно не засиживайся. Расплатись и уезжай. Да, – Олгерд встал, подошел к поставцу, вытащил один из ящиков и достал золотую цепь с бриллиантом, – подаришь ему. Я думаю, русские приезжают не с пустыми руками.
Возвращаясь к себе, Витовтович всю дорогу думал о том, что он должен свершить. Он понимал, что, как воевода, должен убивать своих врагов. «Но такое убийство не достойно князя. Неужели великий не мог поручить это дело кому-нибудь другому. Или он считает, и на самом деле так, что тевтонцы его главные враги. Их завязывающаяся скрепа с Московией может больно ударить по Литве. Иметь с обеих сторон таких врагов… Да… тут он прав. Но… почему я? Или… если меня схватят, он, если ему предъявят обвинение, отопрется и скажет, что у него князья самостоятельны. Я ведь еще и не выдам. Он это хорошо знает. Или он просто боится, что кто-то другой может это и не выполнить. Даа…» Так ни к чему не придя, он подъехал к своим хоромам. А на следующий день он внезапно куда-то собрался. Как не расспрашивали его домашние, он им ничего не сказал. Видать, кое-что перенял от Олгерда. Взяв с собой своего верного слугу, они отбыли в неизвестном направлении.
Магдебург встретил его спокойствием и хорошей погодой. Чтобы не мелькать перед глазами магдебургцев, он заехал на рынок и послал слугу все разузнать. Тот был толковым малым. Побывав, для вида, в паре гостинец, отправился в «Смелый рыцарь». Там он завел разговор, мол, хозяин его интересуется, кто из знатных здесь проживал.
– А зачем это ему? – спросил хозяин.
– Да он у мня… малость… тово, помешан на знатных фамилиях и хочет потом перед друзьями прихвастнуть.
– Ааа! – понятливо протянул тот.
И начал перечислять. А закончил словами:
– Здесь был даже граф Конрад фон Вернер. Правда, он с кем-то здесь встречался…
Это-то и надо было услышать слуге. Он сказал, что хозяин остановится здесь и в том же номере, в котором бывал и граф Вернер.
Заселив его, Витовтович как бы невзначай встретился с хозяином, завел разговор о великолепии его заезжего двора. Хозяин, как гусь, раздувался от такой оценки. Потом постоялец спросил:
– Правда или нет, что здесь бывал граф Вернер?
– О! – воскликнул он. – Бывал, а как его угощали!
– Вот и хорошо. Если он приедет ко мне, вы постарайтесь, чтобы мой стол был еще лучше.
– Будет исполнено, мой господин, – умирая от счастья, произнес хозяин.
Теперь проблема, как пригласить этого рыцаря? Но слуга, пронырливый парень, сумел проникнуть в замок и там найти графа. Когда Вернер узнал, что его вновь приглашают, он обрадовался: «Зовут, значит, не с пустыми руками». И дал сразу согласие, не спросив даже, кто его зовет.
Он вошел в знакомый номер. Навстречу поднялся высокий, стройный, сравнительно молодой человек. Граф сделал шаг и остановился: «Он где-то с ним встречался… но где?
– Проходите, – голос был мил и приятен.
Такое убранство стола заставило забыть о многом.
Граф с удовольствием согласился. Хозяин разлил вино и попросил разрешения сказать тост. Граф не возражал. Тот начал:
– Пусть вас не удивляет наша с вами встреча. Хотя мы уже встречались…
– Где? – не удержался граф.
– В Москве, – просто ответил тот.
И Вернер вспомнил: «Точно, за столом. Сидели напротив. Но кто он, я не знаю».
– Вы русский? – спросил Вернер.
– Да, ваша светлость! Во мне течет и русская кровь. Но что я хочу сказать: я много наслышан, граф, о ваших благородных поступках и мне хочется от всей души выпить за вас, за ваши успехи. Вы принесли Ордену немало пользы.
– Да, взять хотя бы мою поездку во Францию. О, знали бы вы, сколько мне пришлось перенести… И все во имя нашего Ордена.
– Так за вас! – и хозяин осушил бокал.
Через пару бокалов графа прорвало. Его было не остановить в хвастовстве. Когда граф совсем завеселел, хозяин, подарив ему цепь, отправил его домой. А сам, щедро расплатясь, последовал за гостем…
А Московия жила одним: строительством кремля. Его еще не было, а они уже им так гордились: каменные стены! Сам князь мотался как челнок. Похоже, другие дела его особенно не интересовали. Да и когда: то каменоломни, то кузнецкая слобода, то гонит Нестерко за пшеном да мясом… Одним словом, на думы не оставалось времени. Митрополит хорошо это видел, но понимал и другое: вражина не дремлет. Если за Орду он не беспокоился, то опасался, и сильно, Литвы. Он даже немного каялся, что не воспрепятствовал вхождению на княжение в Твери Михаила Александровича. «Ишь, как тот повернул дело. Надо как-то Литву припугнуть», – решил он и пригласил Пожарского и Кобылу, зная все о их поездках и связях.
Когда они вышли от него, переглянулись. Кобыла спросил:
– Завтра?
Пожарский понял его и ответил:
– Завтра.
Это было решение опять ехать в Любутск. Хотя Роман у них и не появился после своего отъезда в Магдебург, но молчание Литвы было расценено, что поездка тому удалась.
Три дня пути, и показались стены Любутска. Когда подъезжали к Романовым хоромам, удивились: что-то до странности много народа толпилось у ворот. Подъехав ближе, узнали: умер старый Ослябя.
– Даа! – вырвалось у Пожарского.
Роман встретил друзей, и горестное его лицо расплылось в радостной улыбке.
– Как вы узнали? – спросил он.
– Это… потом, а сейчас прими наши соболезнования.
– А он мня дождался! – тихо, но радостно произнес он. – Жаль, мало вместе пожили. Вчера был жив, здоров, а утром – уже похолодел. Пойдемте к матери, – попросил он.
Старушка сидела над гробом и, не спуская глаз, смотрела на дорогое ей лицо. Глаза ее были сухи, все выплакала. Но весь ее удрученный вид говорил, что она не переживает, нет, она хочет единственного: лечь рядом с ним. Такая трогательность расстроила москвичей. После похорон, побыв с Романом несколько дней и увидев, что тот немного успокоился, ничего не сказав, зачем приезжали, они, распрощавшись, отправились в обратный путь.