– Долго я отсутствовал, – вновь заговорил Пожарский, – какие у нас отношения с Ордой. Не полезет ли сейчас к нам.
– У них там самый настоящий бедлам. Сыновья режут отцов, не думая о грехе. Им сейчас не до нас.
– Хоть это радует, – вздохнул Пожарский и добавил: – А с Литвой, владыка, попробуем решить.
– Это было бы хорошо. Окрепнет князь, еще вторым Калитой станет.
– Ты, владыка, имеешь в виду, что тот семилетним стал княжить в Новгороде? – спросил Пожарский.
– И это! – Владыка поднялся. – Поблагодарим Господа нашего Иисуса Христа, что послал нам хлеб насущный! – Губы его зашевелились, а перстами он осенил князя, потом себя.
– Я, владыка, тя провожу, – сказал он ему, когда тот стал прощаться.
После проводов князь направился к реке. Увидя лодочника, подошел к нему и попросил переправить его на другой берег. Расчитавшись с перевозчиком, он поднялся на верх и скорым шагом пошел к Кобыльим хоромам. Боярин был дома. Гостю он широко улыбнулся:
– А я только к те собрался.
– Уж не к Роману хотел позвать? – спросил князь.
– К нему! А как ты догадался?
– Да я за этим к те пришел, – ответил Пожарский.
– По моим сведениям, он еще в Любутск не уехал, а в Успенском монастыре у Стефания, брата преподобного, – сказал боярин.
– Тогда срочно к нему, – заторопил князь, – а то придется ехать к нему в Любутск.
Боярин приказал подготовить ему колу, и они вдвоем поехали в монастырь. Им здорово повезло. Роман уже прощался с игуменом, когда вошли Пожарский и Кобыла. Роман, увидя вошедших, повернулся к Стефанию и сказал ему:
– Не видать мне моего Любутска, как своих детей.
– Если это для дела, радуйся, сын мой, – ответил игумен.
– Для дела, владыка, для дела. Московию спасать надобно! – серьезно произнес Роман.
– Э, – показывая на Романа, сказал Пожарский, – он уже знает, – и подмигнул ему.
Снаряжать Романа к тевтонцам вызвался Пожарский, дав ему в сопровождение своего служку, крепкого, здорового парня, сказав:
– Вдвоем вам и черт не страшен!
Провожали их Пожарский и Кобыла. На прощание сказали:
– Парешки, от вас зависит, нападет на нас литовец или нет. Если он узнает первым о смерти нашего князя, царство ему небесное, чем тевтонцы, он тотчас нагрянет на нас. Надо…
– Я знаю, – перебил Роман, – бог не выдаст, свинья не съест. Прощайте!
И пыль, появившаяся на дороге, поднялась под копытами их коней.
Они не зря торопились. В своем дворе купец Висяков тоже снаряжал человека к Лагету, чтобы тот забрал у него долг и за одним сообщить о большом горе на Руси.
Глава 19
В последние дни великий литовский князь Олгерд чувствовал себя неважно. У него появился плохой сон, чего раньше за ним никогда не наблюдалось. И днем чувствовал себя разбитым человеком. Вскоре стал догадываться о причинах такого плохого состояния. Это – раздвоенность его политики. Поддавшись на уговоры своего неумного брата Кейстута, что вскоре с уходом из жизни больного московского князя, а наследник еще совсем мальчик, от Московии можно отхватить изрядный кусочек. А такая победа вольет только силы, и они, наконец, смогут одолеть этих тевтонцев, которые за последние годы принесли им столько неприятностей. Он согласился, и тайная переброска войск с западной границы началась и проходила довольно успешно. Тевтовцы пока не беспокоили.
И все же, все же… до конца быть уверенным в начатое дело он не мог. Когда это случится? Князь может болеть еще год, два… А тевтонцы тем временем пронюхают о переброске литовского войска и нанесут неожиданный удар. Что же делать? Этот вопрос мучил и среди ночи, когда он внезапно просыпался. Иногда ему даже чудилось, что те напали на него. И он каждый день хотел принять решение оставить Московию в покое. Но что-то мешало ему это сделать. В душе Олгерд побаивался своего крикливого, напористого братца, который, узнав о его такой трусости, плюнет ему в лицо, заберет своих воинов и один постарается отхватить себе жирный кусочек. Если это ему удастся, его княжество укрепится и тогда… Да, об этом не хотелось думать.
В кабинете Олгерда в углу, у стены, стоял лежак, покрытый тонкой пуховой накидкой, сверху которой лежала мягко выделанная шкура. Поставили его недавно, когда великий князь стал чувствовать, как усталость стала овладевать его телом. Вот и сегодня, пересматривая отчеты сборщиков, прерывал работу, думая то о западе, то о востоке. Потом устало поднялся с кресла, прошелся по кабинету, а затем просто свалился на лежак и не заметил, как веки, помимо его воли, упали на глаза, и он почувствовал, как блаженство овладело его телом. Но оно продолжалось недолго. Кто-то позволил себе ворваться без спроса к нему в кабинет. Не раскрывая глаз, он подумал, что это опять неуемный Кейстут ворвался со своей очередной идеей. Но где же гром? Его не было! Что-то с ним случилось? И Олгерд открыл глаза. Невдалеке стояли Ягайло, его сыночек, и племянник, Витовт Кейстутович
– А… это вы! – проговорил, поднимаясь, Олгерд. – Че вас сюда привело, Владислав?
– Я не Владислав, а Ягайло! – не без зла ответил сын.
Это было давно, когда в Литве прочно вынашивалась мысль принять христианскую веру. И родившегося тогда сына Олгерд и назвал Владиславом. Но по мере роста княжича, когда он незаметно превратился в вельможу, сыночек сам себе выбрал имя – Ягайло. Это говорило о многом и была главная боль отца. Старший сын… оказался дряблым, неуверенным князем. И как не натаскивал его отец, сын подводил отца. Невольно на первое место выплывал Ягайло. И когда отец был чем-то недоволен сыном, он звал его Владиславом. А может, хотел все же приучить сына к этому имени.
Услышав такой ответ, Олгерд усмехнулся. Видать, раздражение от того, что ему прервали отдых, прошло, и он, милостиво улыбаясь, сказал:
– Раз зашли, садитесь.
Князь поднялся и прошел к столу, садясь в кресло.
– Отец, – начал Ягайло, – мы, – он кивнул на Витовта, – проехали под самый Магдебург и нигде не видели тевтонских сил. Мы, – он опять кивает на Витовта, – думаем, что самая пора ударить по Московии. Говорят там, Иоанн не жилец.
Олгерд ответил не сразу. Сыну и племяннику не верить он не мог. Ему понравился их обстоятельный осмотр, прежде чем прийти к нему с предложением. Он подошел к окну. На улице ярко светило солнце. Редкие облака, как сказочные корабли, плыли на восток. «Не уж небо указывает ему путь?» – подумал он и ответил:
– Пошлите гонцов к моим братьям: пусть собираются в поход.
Роман понимал всю меру ответственности, которая была возложена на него. Поэтому он не поехал в Любутск к своим старикам, к которым прикипел душою, решив выполнить свой долг, а затем уж больше их не покидать. Хорошо зная дорогу, они быстро добрались до Новгорода, а от него до берегов Балтии. Там, наняв лодию, добрались до конечного пути.