Фронда - читать онлайн книгу. Автор: Константин Кеворкян cтр.№ 62

Значение революции в русской и еврейской истории невозможно уяснить без понимания того, что в Российской империи к 1917 году проживало около половины евреев всего мира – более 7 миллионов человек. Судьба этого громадного людского массива не могла не интересовать как ту часть их соплеменников, что жили в за пределами Российского государства, так и политикум внутри страны, тем более, что евреи играли важную роль в торговле, науке, культурной жизни Империи. Более того, в дореволюционной России эта нация впервые за две тысячи лет обрела некое территориальное единство – черту оседлости. Её часто изображают завуалированной формой большого концлагеря, но вот советский поэт еврейского происхождения Д. Самойлов пишет, что «черта был не хуже других границ, не хуже, например, нынешних твердых границ. Но, – дальше горько замечает Самойлов, – евреи, триста лет имея границу, ничего существенного не создали: ни литературы, ни музыки, ни живописи, ни философии. Ничего» (121). Категоричное утверждение; скорее всего, автор хотел подчеркнуть, что созданное еврейским народом имело значение для мировой культуры, преломляясь сквозь культуру русскую (польскую, немецкую, французскую и т. д.).

Связь русской интеллигенции с еврейством рассматривается обычно в контексте ее юдофилии и значительной доли интеллигентов еврейского происхождения. Последнее обстоятельство особенно охотно обсуждается представителями националистического лагеря, приводящими соответствующие статистические выкладки. Либеральные авторы обычно отвечают в том смысле, что для порядочного (интеллигентного) человека национальность никакой роли не играет вовсе, для него нет ни эллина, ни иудея.

Для понимания судеб российских евреев в революционную эпоху в высшей степени целесообразно ознакомиться с одним поистине уникальным человеческим документом – изобилующей выразительнейшими деталями «Автобиографией» видного филолога Моисея Альтмана (1896–1986 гг.), написанной им в конце 1970-х годов. Каковы же были основы провинциальной еврейской жизни? «…Русские у евреев не считались “людьми”. Русских мальчиков и девушек прозывали “шейгец” и “шиксе”, т. е. “нечистью”. Напомню, что и Белая Церковь у евреев называлась “мерзкая тьма”. Для русских была даже особая номенклатура: он не ел, а жрал, не пил, а впивался, не спал, а дрыхал, даже не умирал, а издыхал» (122). Д. Самойлов: «Еврейские интеллигенты шли в Россию с понятием об обязанностях перед культурой. Функционеры шли с ощущением прав, с требованием прав, реванша. Им меньше всего было жаль культуры, к которой они не принадлежали» (123).

Следует со всей определенностью сказать, что среди евреев-большевиков было очень мало таких, которые к 1917 году глубоко приобщились русской культуре и быту. Многие евреи, которые становились фанатичными большевиками, начинали свою жизнь в собственно еврейской среде, где все русское воспринималось как чуждое или даже прямо враждебное.

При этом социализм «русским» не был, и молодые еврейские интеллектуалы им отчаянно увлекались. Круг ближайших соратников-большевиков Ленина во многом состоял из евреев – Свердлов, Троцкий, Зиновьев, Каменев. Но и основатель меньшевизма Лев Мартов носил при рождении фамилию Цедербаум. И анархист Дмитрий Богров, застреливший премьера Столыпина, и сотни других революционеров происходили из еврейской среды. Современный классик стихотворной миниатюры Игорь Губерман с удовольствием описывает историю своей семьи: «Петр Рутенберг, один из основателей государства Израиль, а до этого эсер-боевик, был моим двоюродным дедушкой. Именно он организовал исторический разговор с попом Гапоном, которого потом повесили рабочие и о котором написано в каждом учебнике по истории». Повесили Гапона не рабочие, а эсеры-боевики во главе – правда! – с инженером Петром Рутенбергом. Наверное, если поскрести, почти в каждой еврейской семье дедушка-революционер да найдется.

Революционная еврейская молодежь немало содействовала созданию атмосферы террора, царившей в Российской империи в последние годы правления династии Романовых: бесконечные убийства и взрывы. «Харьковские губернские ведомости», 14 декабря 1906 года, статья «Взрыв бомбы на вокзале»: «Вчера в 9 часов 22 минуты вечера на харьковском вокзале раздался оглушительный и ужасный по своей разрушительной силе взрыв бомбы. К счастью, в это время не было ни приходящих, ни отходящих поездов, и публики было сравнительно немного. Тем не менее, пострадавших зарегистрировано 11 человек. Из них 2 убитых, 2 тяжело ранены, 7 легко ранены… Небольшой коридорчик, ведущий к входной двери, весь загроможден обломками, под которыми найдена оторванная выше колена левая человеческая нога, обутая в простой высокий поношенный сапог. Круглый вестибюль вокзала уложен мельчайшими осколками стекол, обрывками человеческого мяса и внутренностей. На висящей посреди его люстре повис большой лоскут окровавленной сорочки… Перед взрывом в зале 1 класса сидел некто г. Григоросуло. Когда раздался взрыв, он упал на колени, а в это время сидевший с ним за одним столом молодой человек, еврей, вскочил со стула и, махая шапкой, несколько раз прокричал “ура”, убегая из зала. Но г. Григоросуло погнался за ним и схватил за горло. Еврей вынул из кармана какую-то коробку, завернутую в газетную бумагу, что было в бумаге, может быть бомба, но бросить ее не удалось, т. к. г. Григоросуло смял его под себя и продолжал сжимать ему горло, пока не подбежали два солдата и дежурный офицер» (125). Обратите внимание на будничный тон корреспонденции. Кровавая вакханалия стала, по сути, обыденностью.

События, нараставшие в стране, вызвали у еврейской молодежи энтузиазм не только видения светлого будущего, но и эмансипации всей еврейской нации, испытывавшей в царской России целый ряд ограничений. Член партии эсеров с конца 1900-х Берта Бабина десятилетия спустя рассуждает о причинах, заставивших эсеров, в конце концов, поддержать Советскую власть: «…был какой-то гипноз слова “социализм”… Была ликвидирована частная собственность на средства производства, было бесплатное образование, медицинское обслуживание. И, конечно, национальный вопрос – до революции с нами, евреями, дело обстояло очень плохо. Мы во всем этом видели поступательное движение к социализму» (126). Национальный вопрос, как видим, тесно увязывается с социализмом.

В любом сборнике стихотворений Маргариты Алигер можно найти строки:

Не осталось участие еврейства в русской революции без внимания и другого поэта эпохи. Сергей Есенин в своей поэме «Страна негодяев» описывает диалог между комиссаром из охраны железнодорожных линий Чекистовым и неким Замарашкиным. Чекистов говорит:

Замарашкин отвечает ему: