– Все-таки я разочарована, что вы не в клетчатых костюмах, – говорю я, проходя мимо.
Малкольм продолжает неподвижно смотреть на дом сквозь темные очки, а Дэвид слегка улыбается.
Ключи гремят у меня в руке, когда я рысью поднимаюсь по ступенькам. Дверь открыта, и, прежде чем зайти, я успеваю мельком увидеть свою сестру и ее парня, которые в самых изящных позах сидят на кушетке. Они такие же шикарные и лощеные, как всегда. Элли скромно скрестила лодыжки, а Александр восседает среди маминых цветастых подушек, как на троне.
Он всегда так сидит – наверное, тренируется.
Я снова думаю про того типа, который фотографировал меня возле магазина, и задумываюсь, стоит ли упоминать об этом сейчас. История с фотографиями с выпускного не порадовала Элли (хотя, честно говоря, я полагаю, что это мне нужно жаловаться). И я вовсе не уверена, что хочу себе лишний камень на шею помимо необходимости пережить неожиданный визит Элли и Алекса.
Нынешняя выходка Майкла, скорее всего, даже не попадет в газеты.
Как только я захожу в дом, Элли – с которой мы не виделись с Рождества – бросает один взгляд на мою прическу и говорит:
– Ох, Дэйзи, твои волосы.
Ее голос, как всегда, меня пугает. Хотя родители у нас выходцы из Англии, мы никогда не разговаривали с британским акцентом. Но потом Элли поступила в английский университет и превратилась в героиню «Аббатства Даунтон».
Я поднимаю руку, чтобы заправить ярко-рыжие пряди за ухо, потом решаю – к черту, мои волосы прекрасны.
К счастью, Александр со мной согласен (ну или просто делает вид). Потому что он сразу же замечает:
– А лично мне нравится. Рыжие в моей семье очень популярны.
Он с улыбкой взъерошивает собственные рыжевато-светлые волосы, и я вспоминаю, почему в этого человека влюблен буквально весь мир. Принц Александр Джеймс Лахлан Бэрд, герцог Ротсей, граф Каррик, наследник шотландского трона, не только красив, но еще и на удивление добр. Гораздо добрее Эл.
– Это наша маленькая русалочка, – говорит мама, появляясь из кухни с подносом, на котором стоят заварочный чайник и наши самые красивые фарфоровые чашки.
До того как Элли и Александр начали встречаться, у нас в доме никогда не водилось фарфора. И заварочного чайника. Мы просто клали чайные пакетики в кружки и заливали кипятком из электрического чайника.
Но я понимаю маму: раз уж старшая дочь начала встречаться с принцем, изящный фарфор – это необходимый минимум.
Мама ставит поднос на стол, но никто не собирается наливать себе чаю. Хотя Александр живет в холодной, туманной Шотландии, сейчас май и Флорида, и сама мысль о том, чтобы пить горячее, кажется безумной и отчасти даже исполненной мазохизма.
– Мне кажется, в прошлом году ты красилась в фиолетовый? – спрашивает Элли, и я поднимаю брови в ответ.
– Ты действительно приехала из старой доброй Шотландии, чтобы допрашивать меня, почему я сменила цвет?
Ноздри Элли слегка раздуваются, и она переплетает зажатые между колен пальцы.
– Просто у тебя всегда что-то новенькое. Больше я ничего не имела в виду.
Я пожала плечами:
– Мне нравится экспериментировать.
Это одно из главных различий между мной и Элли – она с рождения была живой куклой Барби. А я? Я… по-прежнему экспериментирую. Когда Майкл сказал, что мы оба любим музыку, он, в общем, не соврал. Когда я с ним встречалась, то училась играть на гитаре – с таким же энтузиазмом, как год назад занималась оригами. А два года назад – живописью. Но, честное слово, как же понять, что тебе нравится, если ничего не пробовать?
Элли говорит, что я легкомысленная, ну а мне кажется, что веселая, и, прежде чем она успевает об этом вспомнить, я вновь перевожу разговор на нее – какая разница, минутой раньше, минутой позже.
– А я и не знала, что вы к нам собирались.
Одно из кресел заняла мама, поэтому я плюхаюсь в другое, и Элли слегка хмурится.
Моя сестра всегда была из тех, для кого платья приносит фея-крестная, но, с тех пор как она познакомилась с Александром, ее «принцессность» достигла максимума. Хотя нам обеим достались от мамы светлые волосы, у Эл они особенно золотистые и блестящие. Сейчас они мягкими волнами ниспадают на плечи, удерживаемые на макушке солнечными очками, которые, вероятно, стоят больше, чем весь мой гардероб. Даже джинсы смотрятся на ней изысканно, наверное потому, что сочетаются с дорогими кожаными мокасинами. На Александре белая рубашка с закатанными рукавами, на Элли просторная темно-синяя блузка в мелкий белый горошек. В общем, они выглядят как люди, у которых есть собственная яхта.
А на мне – футболка с надписью «Еву подставили».
– Мы хотели сделать сюрприз! – бодро сообщает Элли, а Александр озаряет нас с мамой улыбкой.
Вот что меня тревожит. Они проводят столько времени на публике, что иногда и в частной жизни ведут себя точно так же. Возникает ощущение, что в нашей гостиной они проводят самую маленькую в мире пресс-конференцию.
– И какой приятный, – отвечает папа, входя в комнату.
На нем шорты защитного цвета, которые когда-то были брюками. Отдельные нитки свисают на уровне костлявых колен. Эл слегка хмурится, окинув взглядом его седеющие волосы, которые стянуты в хвостик, и футболку с «Пинк Флойд», забрызганную краской. Папа считает себя художником, хотя получается у него не бог весть как. Но музыку он уже давно бросил, и, как заметила мама, надо же ему чем-то заниматься.
Хотя Элли явно не в восторге от того, как папа выглядит, он отчасти послужил причиной ее знакомства с Александром.
Вот, почитайте, как об этом писали в «Стар».
«ДЕСЯТЬ ВЕЩЕЙ, КОТОРЫХ ВЫ НИКОГДА НЕ ЗНАЛИ ОБ ЭЛЛИ ВИНТЕРС (ИЛИ, ТОЧНЕЕ, О ЕЕ СЕМЬЕ)!»
1. Отец Элли, Лайам, в 1992 году был знаменитым целых одиннадцать месяцев! По словам Лайма, это самый неприятный срок – слишком мало, чтобы тебя запомнили, но достаточно долго, чтобы испортить жизнь.
2. Лайам играл в группе, которая называлась «Бархат»! Название звучит отстойно, играли они не лучше; больше всего там было геля для волос и узких брюк.
3. У этой группы был ровно ОДИН ХИТ, «Прими меня», и, хотя на вид тут нет ничего неприличного, слово «прими» надо понимать метафорически, поэтому клип запретили в семи странах. Ну и хватит о нем.
4. Их вторая песня достигла лишь 22-й строчки хит-парада («Останься на ночь», гораздо приличнее предыдущей, но всё равно, в ней слишком много упоминаний о простынях и обнаженном теле). А третья не вошла даже в первую сотню («Цепь из маргариток»). На удивление пристойная, но слушать ее невозможно.
5. К тому моменту у Лайама была квартира в Лондоне, которую он не мог себе позволить, дорогая машина, которую он дважды бил, и довольно серьезные проблемы с наркотиками. «По ту сторону музыки» как есть.