Песочный человек и другие ночные этюды - читать онлайн книгу. Автор: Эрнст Теодор Амадей Гофман cтр.№ 164

Барон ограничился тихим «гм-гм», Мария же ясным взором смотрела Оттмару в глаза, грациозно подперев рукою головку, так что белокурые локоны пышной волной упали на плечо.

— Если дни девушки, — возобновил Оттмар свой рассказ, — были мучительны и ужасны, то ночи ее были просто пагубны. Ужасные картины, которые преследовали ее днем, ночами являлись с умноженною яркостию. Отчаянным голосом звала она любимого по имени и с глухими вздохами как будто бы испускала дух подле его окровавленного тела. Теперь по ночам, когда кошмарные сны пугали бедную девушку, маменька приводила к ее постели Теобальда. Он садился рядом и, всею силою воли сосредоточивая на ней свою мысль, твердым взором смотрел на нее. После нескольких таких сеансов тяжесть ее грез, казалось бы, ослабела, ибо если прежде она надрывно выкрикивала имя офицера, то теперь голос ее уже не был столь душераздирающ, а глубокие вздохи освобождали стесненную грудь… Тогда Теобальд положил свою руку поверх ее и тихо, очень тихо назвал свое имя. Результат не замедлил сказаться. Теперь имя офицера слетало с ее уст отрывисто, она как бы с натугою припоминала каждый его слог, каждую букву, словно что-то инородное вторгалось в череду ее видений… В скором времени она уже вовсе не говорила вслух, только движенье губ показывало, что она хотела говорить, но какое-то внешнее воздействие препятствовало ей. Так длилось тоже несколько ночей; и вот Теобальд, крепко держа ее руку в своей, начал тихим голосом произносить отрывистые фразы. Он возвращал ее в раннее детство. То он бегал с Августою (только сейчас мне вспомнилось имя девушки) в большом дядюшкином саду и срывал для нее с самых высоких деревьев чудеснейшие вишни, ибо он всегда умел сокрыть самое лучшее от взоров других детей и преподнесть подружке. То он одолевал дядюшку просьбами, пока тот не дал ему красивую дорогую книгу с картинками, изображающими костюмы чужих народов. Устроившись на коленях в кресле и облокотясь о стол, дети рассматривали книгу. Каждый рисунок представлял мужчину и женщину в их родном краю, и всегда это были Теобальд и Августа. В этаких чужих краях, необыкновенно одетые, желали они наедине друг с другом забавляться прекрасными цветами и травами… Как же удивилась мать, когда однажды ночью Августа заговорила и совершенно вошла в импровизации Теобальда. Она тоже была семилетнею девочкой, и оба они играли в свои детские игры. Августа вспоминала даже наиболее яркие события детских лет. Она всегда была очень своенравна и нередко форменным образом бунтовала против старшей сестры, которая, кстати сказать, имела поистине зловредный характер, незаслуженно мучила ее, и эти бунты становились, бывало, причиною трагикомических происшествий. Однажды зимним вечером дети сидели втроем, и старшая сестра — она была в как нельзя более дурном настроении — изводила маленькую Августу своим упрямством, так что та плакала от злости и негодования. Теобальд, как всегда, рисовал всякие-разные фигуры, а затем давал им подробное истолкование; чтобы лучше видеть, он хотел снять со свечи нагар, но ненароком ее потушил; Августа, не долго думая, воспользовалась случаем и в отместку за причиненные обиды влепила старшей сестре звонкую пощечину. Девчонка с громким плачем бросилась к отцу, дядюшке Теобальда, и нажаловалась, что-де Теобальд погасил свет, а потом стукнул ее. Дядюшка сей же час прибежал и стал пенять Теобальду за его скверный поступок, мальчик же, хорошо зная, кто виноват, даже и не пытался отпираться. У Августы сердце разрывалось, когда она услыхала, как ее Теобальда обвиняют в том, что он-де, желая свалить все на нее, сперва погасил свечу, а потом ударил; но чем горше она плакала, тем участливее дядюшка утешал ее, что, мол, виновник найден и все хитрости злодея Теобальда пропали втуне. Но когда дядюшка вынес племяннику приговор, назначивши суровое наказание, сердце у Августы не выдержало муки, она повинилась, призналась во всем, да только дядюшка увидел в этом добровольном признании всего-навсего пылкую любовь девочки к мальчику, и стойкость Теобальда, который, словно истинный герой, был счастлив пострадать за Августу, как раз и дала ему повод жестоко наказать упрямца. Горе Августы было беспредельно, всю ее своенравность, всю властность как ветром сдуло, отныне мягкий Теобальд стал ее повелителем, и она с охотою подчинялась ему; ее игрушками, ее самыми красивыми куклами он мог распоряжаться как заблагорассудится, и если прежде он, только чтобы остаться с нею рядом, принужден был покорно собирать листья и цветы для ее кухоньки, то теперь она безропотно следовала за ним в заросли на отважном деревянном скакуне. Теперь Августа всей душою привязалась к нему, и точно так же перенесенная ради нее несправедливость словно бы разожгла симпатию Теобальда в пламенную любовь. Дядюшка замечал все, но лишь спустя годы, когда он, к своему удивлению, узнал истинную подоплеку того происшествия, он перестал сомневаться в глубокой искренности обоюдной любви, которую выказывали дети, и от души одобрил сердечный союз, каковой они пожелали заключить на всю свою жизнь. Вот это самое трагикомическое происшествие должно было и теперь вновь соединить нашу пару… Августа начала рассказ о нем с того мгновения, когда в комнату вбежал разгневанный дядюшка, и Теобальд не преминул надлежащим образом войти в свою роль. До сих пор Августа бывала днем молчалива и замкнута, однако утром после той ночи она неожиданно сообщила матери, что с недавнего времени ей живо снится Теобальд — так отчего же он не едет, даже не пишет. Тоска томила девушку все сильнее, и Теобальд не замедлил явиться перед Августою, словно вот только что приехал из путешествия, ведь с той страшной минуты, когда Августа не узнала его, он старательно избегал показываться ей на глаза. Августа встретила его бурным восторгом нежнейшей любви. Вскоре за тем она, заливаясь слезами, призналась, что виновата перед ним, что чужой человек странным образом сумел отвратить ее от него и она, будто в плену у неведомой силы, стала сама на себя не похожа, но благодетельное появление Теобальда в живых грезах прогнало враждебных духов, которые околдовали ее; более того, она должна признаться, что сейчас даже наружность пришельца изгладилась у нее из памяти, один лишь Теобальд живет в ее сердце. Альбан и Теобальд оба преисполнились уверенностью, что Августу поистине обуревало безумие, но теперь оно совершенно покинуло ее, и ничто уже не препятствовало соединению двух…

Оттмар намеревался закончить свой рассказ, как вдруг Мария с глухим криком упала без чувств на руки поспешно подбежавшего Биккерта. Барон в ужасе вскочил, Оттмар устремился на подмогу Биккерту, и вдвоем они уложили Марию на диван. Мертвенная бледность разлилась по ее лицу, ни следа жизни не было в искаженных судорогой чертах.

— Она мертва! мертва! — вскричал барон.

— Нет! — воскликнул Оттмар, — она должна жить, обязана жить. Альбан поможет.

— Альбан! Альбан! Он что же, умеет воскрешать мертвых? — выкрикнул Биккерт; в этот миг дверь отворилась и вошел Альбан. С присущей ему величавостью он молча приблизился к бесчувственной девушке. Барон, пылая гневом, смотрел ему в глаза — никто не мог вымолвить ни слова. Альбан видел как будто бы только Марию; взгляд его был прикован к ней.

— Мария, что с вами? — торжественным тоном произнес он, и по нервам ее пробежал трепет. Тогда он взял ее руку. И, не отрывая взора от девушки, сказал: — Отчего вы так испугались, господа? Пульс слабый, однако ж ровный, а в комнате дымно, велите открыть окно, Мария тотчас оправится от пустячного, ничуть не опасного нервического припадка.