– Да, затуманили вам головы, староста. Кто старшой того обоза был, люди из которого «страшилки» людям рассказывали, помнишь?
– Не-е. Знаю токо, что имя его – Степан. Пухлый такой с помятой и прыщавой мордой.
– А чего в Муром везли?
– Да кто же к ним в телеги заглядывал? Товар какой-то.
– А может, младенцев на продажу?
– Господь с тобой, боярин!
Парфенов наклонился к старосте, и тот невольно отшатнулся:
– Все, что молвили те путники, – вранье, опричники за порядком в государстве смотрят, бывает, и кнутом за дело угостят. Ворогу же головы рубят нещадно. Вот и сюда царь послал, дабы защитить вас да проведать все про татар, искать их, имать, а имати, рубить. Своих же мы не тронем, если только разбойничать не начнут. С разбойниками у нас также разговор короткий. Понял, староста?
– Конечно, чего не понять-то? – закивал головой Коростыль.
– Ну что, пойдем на село, воевода? – повернувшись к Бордаку, сказал княжич и тут же спросил у старосты: – На постой встать есть где?
– А сколько людей?
– Три десятка, да мы с боярином, да возчики.
– Много. Но разместим по хатам, у меня дом немалый, а семья в Муроме.
– А скажи, Семен Васильевич, в этом лесу, где мы находимся сейчас, видели крымчаков? – продолжая думать о своем, обратился к Коростылю Михайло.
– Да и тута, но более в соседнем, большом, – ответил тот. – Здесь, когда листва опала, все просматривается, да и за опушкой буерак, коней подводить неудобно. Вы-то с востока зашли?
– Да.
– А крымчаки все боле с юга подходят, туда же и убираются. А большой лес – хвойный, там завсегда можно спрятаться, за ним чисто поле, а дале еще лес, но сразу почти болота.
– Значит, татарам подход возможен с юга, в обход болот?
– Ну, еще и той дорогой, что вы вышли сюда.
– Ты чего задумал, Михайло? – посмотрел на Бордака Парфенов.
– Мыслю я, Василь, всей дружине на селе делать нечего. Ступай-ка ты туда с десятками Луки Огнева и Якова Грудина, да особо не скрывайся и интереса к лесу не показывай. Покажи, что дружина малая встала на постой либо явилась в Варное наводить порядок.
– А ты?
– А я с Фомой Рубачом останусь. Погляжу на засеки, пройдусь по черте, встречу татар, скроюсь, установлю наблюдение или, напротив, уйду от них. Глядишь, получится заманить в засаду. Гонец Гордей останется со мной. Коли что, предупредит тебя и скажет, что делать.
– Государь тебя назначил воеводой первым, тебе решать, – пожал плечами княжич.
– Уже решил. А ты, Степан Васильевич, – Михайло взглянул на старосту, – пришли ко мне старшого разъезда, на селе ни слова, что в лесу остались ратники, уразумел?
– Уразумел, боярин.
– Ну, тогда езжайте.
– Ох, Михайло, – покачал головой Парфенов, – не по душе мне твоя затея. Покуда местные видели отряды татар малые, но сие не означает, что они не могут объединиться или поблизости нет крупной рати. Не успеешь опомниться, налетят как мошкара, не отбиться.
– Отойдем в село. То успеем.
– Ну, лады, в Варное так в Варное. Веди, Степан Васильевич, в гости!
– Поехали!
– Да, княжич, – остановил его Бордак, – задержись, покуда люди Рубача из обоза провизию достанут, а то в лесу и грибов уже нету, а до реки далековато, да и ловить рыбу нечем.
Через малое время два десятка опричников с обозом, ведомые старостой, пошли к селу, чем вызвали там переполох великий.
Два десятка ушли в лес, и Бордак отдал команду замаскировать шалаши. После подозвал Рубача, наказал:
– Выставь, Фома, дозоры.
– Где? – спросил десятник.
Михайло указал места, откуда были видны подходы к лесу, где дозорные могли зрить друг друга. Охрану выставили. И совсем скоро дозорный привел к стану мужика:
– Вот, боярин, гость из села.
– Кто такой?
– Барбашин Василий – старшой разъезда сторожей. Староста сказал, звал ты меня, воевода.
– Да, звал, садись на бревно. А ну-ка поведай мне, Василь, где видел татар, сколько их было, чего делали и пошто не взял кого-нибудь из них?
– Тебе, боярин, о том мог и староста поведать. Я докладывал.
– Коростыль ведал, что не особо разговорчивый ты, слова не вытянешь. Со мной в молчанки играть не след и норов показывать тоже, молви, что ведаешь!
– Ладно. Крымчаки впервой объявились, когда тока урожай собирать закончили. Поначалу в этом лесу. Детишки заприметили. Я повел отряд в лес, а тут тока «яблоки» от коней, да кое-где следы остались. Татары ушли. За большой лес ходили на поле. Там совсем следов мало, но есть, а тако же еще осталась сакма – след многочисленной конницы, но то с прошлого года, когда крымчаки разбой в Рязанской и Каширской землях устроили. К Мурому подходили, да ушли. По всему видать, отрядов крымчаков тут два или три и все малые, рыл по десять-пятнадцать, не боле.
– У них должен быть стан.
– Должен. Но не нашли, хотя дале поля за засеку не ходили. Слишком мал у меня разъезд. Всего пять мужиков, и оружие – сабли да колы с ножами, из доспехов старые кольчуги, привезенные из Мурома. Оттого и не взяли никого, потому как на сшибку не выходили. Побили бы нас татары.
Бордак кивнул, задал следующий вопрос:
– Как по-твоему, Василь, чего высматривают крымчаки здесь, в глуби наших земель? Совсем недавно они выходили на южные земли и озорничали там. От Новгород-Северского, по рекам до Дона. Накрыли их, ушли к Перекопу. О том походе государю было известно, и он послал приветить «гостей» опричные рати. Приветили, как треба. Но вот тут татарву никак не ожидали.
– А кто же их знает, боярин, чего заявились? – почесал бороду Барбашин. – По лесам к засекам выходили, глядели валы, надолбы, осматривали деревья поваленные, искали броды, но и за селом приглядывали. Мыслю, послали их на разведку, а к Варному приглядываются, дабы разорить. Неохота ведь их мурзе или кому там из старших с пустыми руками в Крым возвращаться. Хотя, с другой стороны, тута брать ясырь, значит, везти его далеко, можно разорить русские деревни да села ближе к Перекопу. Не знаю, боярин, и так, и этак мыслил, единого ответа нет.
– Я понял тебя, Василь. Нам треба с тобой проехать к засекам. Покажешь?
– Разве могу отказать московскому воеводе? Но идти треба осторожно, проклятые татары могут объявиться где угодно и в любое время.
– Мы осторожно пойдем.
Бордак взял с собой опытного опричника Ивана Пестова. Коней решили оставить на елани. Им закрыли морды мешками и снимали, только когда кормили и поили. Почуяв коней татарских, они стали бы ржать, а то не нужно.