Иван Грозный. Сожженная Москва - читать онлайн книгу. Автор: Александр Тамоников cтр.№ 2

Удержался, но как хотелось…

Он вышел на улицу, ведущую вниз прямиком к так называемой «площади слез» – невольничьему рынку Кафы, печально известному далеко за пределами Крыма.

Невольников гнали сотнями. Мужчины и женщины, связанные между собой десятками, большинство в кандалах, от которых кровоточили босые ноги, окровавленные лохмотья, работорговцы не скупились на удары плетьми невольников, рядом в арбах корзины, в них… дети. Мальчики и девочки. Это очень ходовой и ценный товар, не уступавший молодым красивым девушкам, которых теперь ждала судьба наложниц в гаремах знати разных стран. Последние – в праздничной одежде, брови подведены, румяна наложены, густые волосы уложены. Красавицы, да вот только в глазах печаль смертная.

Как уж удалось одной из женщин избавиться от пут, но удалось, и она, вырвавшись из строя, рванулась к ближней арбе, крича:

– Петруша, сыночек!

В ответ – детский плач. И женщина в плач.

Погонщики дело свое знали. Не добежала женщина до арбы. На ее тело обрушилась плеть, которая сбила с ног. Смуглый худощавый татарин с почерневшими зубами оскалился, как шакал, почуявший легкую добычу, вновь занес плеть над женщиной, чья спина алела рубцом первого удара, но тут раздался окрик старшего:

– Таиф! Стоять! – и чернозубый застыл на месте. – Ты что, поганец, хочешь, чтобы мурза спросил с нас за испорченный товар? Убери плеть, бабу в строй. И как она могла отвязаться?

– Веревки перегрызла, – фыркнул татарин, засовывая плеть в сапог с заостренным и изогнутым вверх носком. – Но Хамид-ага, если не наказывать строптивых, другие взбунтуются. Это же москали, они и в полону не послушны. Им только дай случай, с голыми руками на охрану бросятся.

– Бабу на место, и крепче привяжи ее к шесту, на ноги колодки.

– Так нету у нас боле колодок.

– У нас нету, у других попроси. И давай заканчивай этот беспорядок, сзади народ подпирает.

Один погонщик ничего с женщиной сделать не смог, она вскочила и вновь рванулась к арбе. Ее сбили с ног ударом кулака подоспевшие татары. Несчастную затащили в строй, привязали к шесту, шест – к другой женщине. Подошел молодой погонщик с колодками. Несколько ударов, и женщина уже еле передвигала ноги, оглядываясь на арбу, где все дети уже плакали. Плач в арбе, плач в толпе, повсюду плач, плач, рвущий душу. Так могли плакать только те, кто знал, что будет с ними дальше. Взрослых успокоили, но дети продолжали плакать. Плач пошел по другим арбам.

Михайло сжал кулаки. Эх, была бы его воля, вытащил бы саблю да порубал на куски эту басурманскую нечисть! Может, и сам бы лег здесь, изрубленный, но и погонщиков людей положил бы немало.

Он перевел взгляд на арбу, к которой так стремилась женщина.

В передней повозке два мальчика, годков по пять. Один похож на женщину, видать, и есть Петруша. Этим детишкам еще повезло, они живыми добрались до Крыма, а скольких убили по дороге и выбросили в канавы? Слабые и болезные татарам не нужны, кто будет платить за порченый товар? Посему и рубили головы всем, кто проявлял слабость. И это на виду у остальных. Рубили детей на глазах у родителей, рубили родителей на глазах у детей, зачастую, не сходя с тракта, прямо у дороги насиловали женщин, чьих-то дочерей, матерей, жен. Потому как для работорговцев это были не люди, это был товар. Хотя как знать, кому повезло больше. Тому, кто сейчас сидит в повозке, идет в толпе, или тем, кто остался растерзанным у дороги. Те по крайней мере отмучились, этих же адские, страшные муки ждали впереди. Всех. И Петрушу, которого наверняка купит какой-нибудь извращенец для утех своих безобразных, а мальчишка просто не выдержит и помрет в мучениях. И мать его, которая будет некоторое время развлекать нового хозяина, а потом, быстро состарившись, отдаст Богу душу от трудов тяжких, невыносимых. В полону долго не живут. Мужики выглядели хмурыми, бледными. Редко у кого не стояла метка татарской плети. Но их сковывали особо крепко, дабы не сбежали. Знали басурмане, что русский народ отчаянный, свободолюбивый. Оттого на рынке русских выставляли как невольников из земель польско-литовских. За русского платили меньше.

Прошла сотня рабов, за ней потянулась другая. И все то же самое, ослы тащат арбы с повозками, в которых дети, красивые молодые девушки, колонны невольников мужчин и женщин разных возрастов. Старых, пожилых нет, их просто забивали.

Бордак знал, как проходит торг. Сначала купцы разберут девушек, мальчиков, девочек, затем крепких мужчин и женщин, которых можно отправить на тяжелые работы, турки будут брать сильных, им нужны гребцы на галеры. За день большинство невольников разберут. Торговцы после вечернего намаза – Магриба, когда солнце уйдет за горизонт, устроят пир, отмечая выгодный торг. Кто-то продаст невольников за хорошую цену, кто-то купит тех, кого в десять раз дороже перепродаст в Турции или в Генуе.

Проданных невольников накормят. Ценный товар – щедро, не скупясь на кушанья, рабов для дальнейшей продажи – похлебкой, уложат спать, если в сей же день не отправят в море на судах, что сотнями стоят в порту, в бухтах.

Хуже всего придется тем, кого продать иноземным купцам не удастся. Этих ждет воистину ад земной. С такими обычно поступают дьявольски жестоко, изощренно, отрезают уши, рвут ноздри, прижигают каленым железом и бросают в темницы, чтобы потом использовать на самых тяжелых работах в городе, в каменоломнях, шахтах, да мало ли где еще, куда даже рабов, имеющих самых жестоких хозяев, не посылали. Кормить будут гнилым мясом подохших животных, а то и бросив в темницы горсти порченого зерна, непригодного для домашнего скота. Воды глоток, и то грязной, протухшей. И бить, бить, бить, при любом поводе и безо всякого повода. И эти невольники будут просить Господа, чтобы ниспослал им смерть.

В тяжких мыслях Михайло дошел до «площади слез». Со всех сторон пирамидальные тополя и минареты, дающие хоть какую-то тень. Фонтаны, среди которых в центре главный, низвергающий мириады брызг освежающей влаги. Спуск к морю. Торговцы людьми заняли свои места. Они горлопанили и тут же выставляли напоказ свой «товар», готовясь к шумной торговле в ожидании посетителей.

Бордак встал у фонтана и не сразу заметил, как к нему подползла страшная своим уродством старуха. Без ушей, волос, нескольких пальцев на руках. Страшно смотрелись черные дыры вместо глаз – когда-то ее лишили зрения.

– Человече, помоги, коли душа в тебе еще осталась! – прошептала она по-русски.

– Кто ты? – спросил Бордак.

– Ты не литвин, – как-то напряглась старуха.

– А с чего ты вообще взяла, что я из Речи Посполитой? Ведь не зришь же?

– Запах одежи твоей. Очи выжгли, а нюх стал, как у собаки. Одежа на тебе литовская. А сам не литвин, ты… русский.

– Нет, старая, на сей раз подвел тебя нюх.

– Нюх не мог подвести, да и говор у тебя рязанский.

– Сама, что ли, из Рязани?

– Оттуда. А ты как попал сюда? Аль тоже, как басурмане, занялся собачьим делом несчастных полонян продавать?