Обойдя машину, девушка села за руль. Было жарко, но все же терпимо. Она завела мотор и открыла окна.
– Кондиционера нет, – извиняющимся тоном проговорила Мария. – Сейчас поедем, попрохладнее станет.
Сара улыбнулась и похлопала ее по руке. Этот одобрительный жест показался неожиданно приятным.
– Куда ехать?
– Пока прямо. Выезжай потихоньку из города.
Много времени на это не понадобилось: Куршумлия – городок небольшой, живут здесь немногим больше десяти тысяч человек, и, как большинство сербских городов, очень древний. Проезжая по его улочкам, Мария по привычке – как всегда, когда попадала в подобные города и поселки, – думала о том, сколько повидали за минувшие века здешние места. В этом была особая магия – магия истории, древности, утекающего безвозвратно времени.
Греки, кельты, фракийцы, римляне ступали на эту землю, смотрели на воды реки Топлице, вдыхали чистый сухой воздух, строили дома и крепости. Здесь звучали их голоса и смех. На месте Куршумлии стоял когда-то римский город Ad Fines, что в переводе означает «на краю».
Марии и впрямь казалось, что она находится где-то на краю – страны, всего мира, своей жизни. Она едва слышно вздохнула, прогоняя непрошеные грустные мысли.
– Ты туристка? – спросила Сара и поспешно прибавила: – Теперь налево и дальше прямо примерно десять километров до Избора. Наверное, на Джаволя Варош посмотреть приехала? Или в Баню? Многие ездят.
Конечно, только так она и могла подумать. Зачем еще сюда приезжать, если не в одну из знаменитых сербских Бань – бальнеологических курортов (тут как раз поблизости есть Пролом-Баня и Куршумлийска Баня) или не на экскурсию во всемирно известный Город Дьявола, что примерно в трех десятках километров от Куршумлии?
В Джаволя Варош Мария уже бывала, и это место заворожило ее. Шутка ли – над мертвым ручьем, по берегам которого не растут растения, а в воде не водится никакой живности, возвышаются двести два каменных столба высотой до пятнадцати метров, на вершинах у многих – черные валуны, стокилограммовые каменные блоки. Человек тут ни при чем, чудо создано природой – ветрами, дождем, перепадом температур. Каменные монолиты словно живые: они растут и уменьшаются, рушатся, снова возникают…
Но сейчас Марии было не до экскурсий.
– Нет, я приехала по работе, – ответила девушка, и это было правдой лишь наполовину. За работу ведь платят, а ей никто пока платить не собирался. Да и вообще не понятно, получится ли из ее поездки что-то путное и зачем ехать в такую даль, когда…
– Откуда ты родом, милая? Где живешь? Кто твои родители? – новые вопросы прервали ее размышления.
Сара подняла руки к голове и сняла платок. В машине было уже не так жарко, вполне терпимо. Но все равно Мария не представляла себе, как можно в такой зной носить что-то, кроме легкого сарафана или футболки с шортами. На ней самой было бледно-розовое платье без рукавов.
– Я из Белграда, – ответила Мария. – Всю жизнь там живу. Отец умер, когда мне было два года. Мама тоже ушла. В прошлом году.
– Бедное дитя. Должно быть, нелегко тебе справляться со всем одной.
Сара смотрела на Марию, и та обернулась, чтобы поблагодарить за сочувствие и сказать, что давно привыкла рассчитывать только на саму себя, но осеклась, не успев и рта раскрыть.
На ее спутнице больше не было платка, и оказалось, что волосы ее, не тронутые краской, не имеют ни малейших признаков седины. Они были густые и темные, блестящие, как у совсем молодой женщины. В сочетании с морщинами и прочими явными приметами пожилого возраста это выглядело весьма необычно.
Но больше всего Марию поразило другое. Волосы Сары были гладко зачесаны назад, обнажая уши. Вернее, ухо, потому что оно было только одно. На месте второго виднелась дыра, а вокруг – бугристая, покрытая рубцами, словно изуродованная ожогом, кожа.
Пару секунд Мария молча глазела на все это, потом, сообразив, что ее взгляд почти неприличен, отвела глаза и снова стала смотреть на дорогу, позабыв, что собиралась сказать.
– Извини. Вот потому я и ношу платок, когда иду в город. Чтобы никого не пугать понапрасну.
Они проехали указатель, на котором было написано «Избор». Заезжать в село не стали, проехали мимо. Сара махнула рукой, показывая, куда нужно свернуть.
Марии стало совестно, она обругала себя за то, что не сумела скрыть эмоций: жалости, смешанной с отвращением, за которое тоже было стыдно. И почему чужое увечье так часто вызывает у людей брезгливость?
– Это вы меня простите. Я просто от неожиданности так на вас уставилась. – Она потянулась за бутылкой и сделала глоток воды. – Что с вами произошло? Несчастный случай?
– Можно и так сказать. Если хочешь, я надену платок.
– Нет-нет, что вы! – запротестовала Мария, все сильнее кляня себя за неделикатность и соображая, как бы половчее перевести разговор на другую тему.
Сара пришла на выручку, задав новый вопрос:
– Кем же ты работаешь? Сейчас увидишь перекресток, сверни налево, а дальше будем все время ехать прямо.
Дорога уводила все дальше в горы. У Марии, равнинной жительницы, на большой высоте всегда с непривычки кружилась голова и закладывало уши.
– Я журналистка, – ответила она. – Хочу написать статью.
– Значит, за статьей приехала, – словно бы и не удивившись, протянула Сара. – О чем же тебе поручили написать?
– Это не задание редакции, а мое собственное желание. Никто меня сюда не отправлял, ничего не поручал и, похоже, зря я приехала, – неожиданно для себя разоткровенничалась Мария. Малознакомым людям вообще легче говорить правду.
– Не говори так. Раз приехала, значит, точно не зря.
И снова, уже во второй раз, слова были дежурные, обычные, а фраза прозвучала значительно, весомо.
– Меня уволили две недели назад, – сказала Мария. – Я после университета шесть лет проработала в этой дрянной газетенке, а меня взяли и вышвырнули!
Она почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Воспоминание о пережитом унижении еще не успело поблекнуть. Когда стало ясно, что кого-то из корреспондентов придется сократить, у этой сволочи главреда и мысли не возникло о другой кандидатуре! Выбор сразу же пал на Марию.
Да, она не создала ни одного сенсационного материала – так и никто другой в редакции такого не написал! Обычная рутина: новости, реклама, некрологи, – никаких громких дел. Гением журналистики Мария, может, и не стала, но был ли среди ее коллег тот, кто писал лучше, ярче? Разумеется, нет!
Все были примерно равны по уровню профессионализма и одаренности, но все же у Марии имелось слабое место. Она была уязвима, потому что имела наглость родить дочь, а потому стала часто отпрашиваться, уходить на больничный, вот ее и вытурили.
– У тебя, наверное, трудности с деньгами? – сочувственно спросила Сара, и, хотя вопрос был из разряда личных, это не казалось бестактным.