– Вот и славно! Ждем вас завтра. Пропуск будет в третьем подъезде.
…На следующий день, без пяти два, я вошел в приемную, где уже томились Крок и Князев. Директор был бледен и брезгливо-строг, точно всю ночь травил тараканов. Ректор – смущен и улыбчив. Крок, увидев меня, гневно отвернулся, а Князев, наоборот, поспешил навстречу с протянутой рукой, мягкой, словно памперс.
– Рад вас видеть, Юрий Михайлович, жаль только, при таких обстоятельствах…
– Всякое бывает. И я тоже рад. Как там поживает Елена Александровна?
– Хорошо. Вам привет передавала. Жаль, что так вышло…
– Конечно, жаль…
Тут надо бы объясниться. Дело в том, что театральный актер Евгений Князев свою первую главную кинороль, учителя Петрушова, сыграл в экранизации моей повести «Работа над ошибками», чрезвычайно популярной в годы перестройки, да и сейчас ее регулярно переиздают. Видно, не случайно пермский прозаик Алексей Иванов позаимствовал ее сюжет для своего известного романа «Географ глобус пропил». Вообще-то, я писал Петрушова с себя, но режиссер-постановщик студии имени Довженко Андрей Бенкендорф (дальний потомок главного николаевского жандарма) увидел моего героя иначе – темнокудрым и крупноносым. Что ж, бывает. Кстати, и Хабенский, исполнивший заглавную роль пьющего учителя в экранизации «Географа», тоже категорически не похож на Алексея Иванова, курносого и круглолицего…
Теперь о Елене, передававшей мне привет через своего супруга Евгения Князева. Дочь известного режиссера Александра Дунаева, одно время возглавлявшего театр на Малой Бронной, она в середине 1990-х была завлитом в театре имени Рубена Симонова и убедила худрука Вячеслава Шалевича поставить инсценировку моего романа-эпиграммы «Козленок в молоке», шедшую потом на аншлагах без малого двадцать лет, пока Крок не решил, что спектакль устарел. Потом она ушла от Шалевича, но иногда я перезванивался с Еленой Александровной, посылал ей новые пьесы, а при встречах на премьере или каком-нибудь культурном мероприятии, куда она являлась неизменно в сопровождении мужа, мы раскланивались и вспоминали минувшие дни. М-да, жизнь наша порой витиевата, как макраме…
…Тут в приемную вошел носитель вчерашнего властного голоса, оказавшийся крепким мужчиной с брутально-начитанным лицом.
– Коллеги, проходите в кабинет! – без особой теплоты пригласил он.
Мы вошли и расселись вокруг стола. Не успел я нарисовать пару чертиков на листике бумаги, предусмотрительно положенном передо мной, как появился руководитель управления – редкая пунктуальность для нынешнего начальства. Невысокий, изящно одетый, идеально причесанный, он напоминал призера конкурса бальных танцев. Обведя нас усталым взором и поблагодарив за то, что нашли время для встречи, руководитель выразил тихое недоумение по поводу инцидента и замолк в печали.
Брутальный, поняв, что пауза оставлена специально для него, забасил:
– Коллеги, вы понимаете, что ваш конфликт может быть использован нашими конкурентами по предвыборной гонке. Вы подставили нашего кандидата. Свару нужно срочно заканчивать. Какие мнения?
– Конечно, надо заканчивать! – мы согласно кивнули, как три коня, запряженные в общий воз, и подумали с гордостью, видимо, одно и то же: нашему кандидату в гонке может помешать только всемирное цунами или падение на Землю астероида величиной с Лихтенштейн.
– Тогда будем высказываться, – устало призвал руководитель, не открывая очей.
Современные чиновники, по моим наблюдениям, устают от царской службы куда сильнее, чем их советские предшественники. С чего бы?
Первым слово взял Крок, его лицо тряслось от возмущения, как потревоженный студень. Взволнованная речь директора состояла из двух частей. В первой он спел хвалу Римасу Туминасу, театру имени Вахтангова и себе лично, в сущности, повторив все то, что вы уже прочитали в открытом письме. А вот во второй части он обрушил хулу на голову человека, посмевшего оскорбить величайшего режиссера всех времен и народов. На мою голову, как вы догадались. Князев во время директорского словоизвержения стыдливо скучал.
– И какие же это оскорбления, например? – спросил руководитель, полуоткрыв глаза.
– Поляков всюду вопит, что Туминас – гражданин Евросоюза.
– А что в этом обидного? – удивился я. – Обидно совсем другое, обидно, что для русского академического театра не нашлось худрука в нашем Отечестве…
– Вы слышали?! – зашелся Крок.
Начальники молчаливо погрустнели, давая понять, что вопрос слишком тонкий сложный, поэтому углубляться в него нежелательно. Евгений же еле заметно улыбнулся, намекая боссам, что за кандидатурой нового, доморощенного, худрука ходить далеко не надо: вот он сидит напротив.
– А вы знаете, как называет меня в Интернете дочь Полякова? – затрясся Крок.
– Как, Кирилл Игоревич?
– Злобным коротышкой.
– Да вы что? – начальство окинуло директора изучающим взором. – Юрий Михайлович, вы бы поговорили с дочерью! Так нельзя…
– Я, конечно, поговорю. Но это сущие пустяки по сравнению с тем, что Кирилл Игоревич позволяет себе в Сети.
– А что он себе позволяет? – оживились администраторы президента.
– А вот, взгляните…
И я пустил по рукам распечатки с фейсбука, которыми меня перед походом в верха снабдила предусмотрительная Алина. Глаза руководителей округлились – и было отчего. «Негодяю Полякову», например, директор настоятельно советовал удавиться на ближайшей осине, чтобы не мучиться от бездарности, а свою бывшую начальницу народную артистку Светлану Врагову крыл матюгами и всячески оскорблял по женской линии. На этом фоне слова про «злобного коротышку» выглядели почти ласкательными.
– Кирилл Игоревич, вы что себе позволяете? – возмутился Брутальный.
– Это мое личное пространство. Что хочу, то и пишу!
– Ошибаетесь! Это общественное пространство, а вы госслужащий! Прекратить! Надеюсь, продолжения склоки не будет?
Повисло тяжелое молчание.
– Не слышу?
– Я снял свой ответ из МК, как просили, – сказал я.
– Хорошо. Надеюсь, к этой теме нам возвращаться не придется… – руководитель внимательно посмотрел на нас. – Нам предстоит серьезная совместная работа! – В его глазах вспыхнула и угасла надежда, что мы в знак примирения подадим друг другу руки.
…Через два месяца состоялись выборы, и наш кандидат Владимир Путин победил с головокружительным результатом. Надеюсь, в этом триумфе есть частица и моих усилий. К конфликту с театром имени Вахтангова я решил больше не возвращаться, хотя Крок продолжал задевать меня при всяком удобном случае. Например, когда журналистка «Вечерней Москвы» Анжелика Заозерская попыталась на страницах своей газеты осторожно и объективно проанализировать суть нашего конфликта, Крок грубо выгнал ее с премьерного показа для прессы, хотя она была заранее приглашена. И подобных эпизодов было немало, но я, как верный вассал, хоть и с трудом, держал обещание блюсти перемирие. Однако на ОТР в передаче «Культурный код» мой давний знакомец Михаил Швыдкой (мы когда-то были членами бюро Краснопресненского РК ВЛКСМ) вдруг ни с того ни с сего вспомнил про открытое письмо вахтанговцев. Мол, Поляков, обиженный невниманием к своим пьесам, поднял руку на святое, на Туминаса, а потом испугался, ушел в кусты и даже не ответил на инвективу знаменитых деятелей, хотя бы извинениями.