– Он лжет, – громко сказал крестьянин, бросив полный ненависти взгляд на своего зажиточного соседа. – Я всего лишь дал ему пощечину. Нос остался целым, да и зубы тоже.
– А я утверждаю, что он ударил меня кулаком, да еще изо всей силы! – повышая голос и брызгая слюной, гремел сосед. – У меня есть десять свидетелей, они подтвердят, вот они. – И он указал на нескольких человек, стоявших у него за спиной.
– Врешь, Жиль! – вскипел вдруг крестьянин. – Никого рядом не было! Как могли они видеть? Негодяй, веревка по тебе плачет! Сколько народу уже обидел, скольких по миру пустил, отбирая у них землю! И у нас хочешь отобрать. Всё тебе мало, никак не набьешь свое брюхо и карманы нашими деньгами! Но Бог видит, он отомстит тебе за все!
– Суд не интересует образ жизни подателя жалобы, и он не разбирает такие дела, – бесстрастно произнес судья. – Отвечай, за что ты ударил его?
– За то, что он назвал мою жену нищенкой и шлюхой с выводком недоносков, вот за что.
– Это правда? – обратился судья к богатому соседу?
– Да не есть мне три дня, если это было так! – возмутился тот. – Я всего лишь посочувствовал, как ей, бедняжке, тяжело вести хозяйство и кормить двоих детей, а он набросился на меня.
– Чтоб отсох твой лживый язык, поганец! – вскричала вдруг жена крестьянина, чуть не бросаясь с кулаками на обидчика. – Бог свидетель, ты обозвал меня потаскухой, да еще плюнул в мою сторону! А наши детки? Ты назвал их недоносками, мерзавец!
– Врешь, женщина! – сверкнув на нее злобным взглядом, с презрением скривил губы сосед. – Не говорил я этого…
– За это муж и влепил тебе пощечину, – продолжала крестьянка, – но зубов не выбивал и не разбивал носа. Клянусь в этом Христом Спасителем и Богородицей! – закончила она, последнюю фразу адресуя судье и осеняя себя крестным знамением.
– Есть ли у тебя свидетели, обвиняемый? – обратился судья к ответчику. – Может ли кто-нибудь подтвердить, что эта женщина говорит правду, а твой сосед лжет?
– Вот мой сын. – Крестьянин вывел вперед мальчика, поставил перед собой. – Он все видел. Пусть он скажет. Скажи, Поль.
– Так и было, как сказала мама, – негромко проговорил мальчик, опустив глаза, – я сам видел. Потом папа ударил этого Жиля по щеке, а он как заорет… Кричал, что отдаст папу под суд за нанесение побоев.
Судья, переглянувшись с помощником и священником, многозначительно изрек:
– Один человек, к тому же близкий родственник, согласно закону франков не может быть свидетелем. Представь пятьдесят человек, которые заверят суд, что ты не мог нанести увечий этому человеку, и пусть каждый из них в знак истины поклянется на распятии и заплатит, согласно закону, по двадцать денье
[65].
Желающих не нашлось, хотя истца многие ненавидели за грубость, хитрость, коварство. Но взнос был велик: на двадцать денье можно купить козу. Да и как дать такую страшную клятву, не зная самому правды? Грех велик, не отмолишь потом.
– Стало быть, – продолжал судья, – ты не можешь доказать свою невиновность? Ведь у тебя нет поручителей, в то время как обвинитель их предоставил.
Крестьянин молчал. Что он мог сказать? Правда куплена, он это видел, но заставить ее всплыть не мог. Поглядев на ухмыляющуюся физиономию соседа, потом на непроницаемые лица судей, он в отчаянии устремил взор на хозяйку замка. Его взгляд застыл на ее лице. Он умолял, он требовал, вопрошал: где же правда? Скажи же свое веское слово ты, женщина в нарядных одеждах, в шапочке с павлиньими перьями, окруженная воинами с мечами и кинжалами за поясом! Разве ты не видишь, что творится беззаконие?
Адвиса поймала этот взгляд.
– Если обвинитель утверждает это, пусть покажет свои два зуба, – громко сказала она. – Чем иначе он докажет свою правоту?
– Покажите суду зубы, – попросил судья.
Богач изменился в лице. Дело принимало нежелательный оборот. Где он возьмет их, если их нет? Но куда же они делись?.. Упали на землю, конечно, вместе с кровью! Почему же тогда он их не поднял? Вопрос остался без ответа, и истец сказал первое, что пришло ему в голову:
– Удар был таким сильным, что я их проглотил… Но я могу показать, где они были.
И он широко раскрыл рот, показывая судье два пустых места на нижней челюсти. Судья заглянул ему в рот и повернулся к трибунам:
– Двух зубов и в самом деле не хватает.
– А вот платок. Он в крови! – продолжал обвинитель, заметно приободрившись и показывая всем платок в красных пятнах. – Я держал его у разбитого носа.
Судья посмотрел, кивнул и снова повернулся к хозяйке замка.
– Как ты докажешь, что эта кровь именно из носа? – спросила Адвиса. – Быть может, твоя жена в это время резала во дворе кур?
– Моя жена, многоуважаемая сеньора, в это время ходила на базар, а сам я кур не режу, – как можно мягче ответил истец. – А если бы я, к примеру, только поранил палец, то крови столько не было бы. Для этого его надо отрубить.
– Я полагаю, вина ответчика вполне доказана, – устремил судья взгляд на графиню, – а потому суд присуждает его к уплате ста сорока денье за разбитый нос и по восьмидесяти денье за каждый выбитый зуб. Итого обвиняемый должен уплатить сумму в триста денье или в пятнадцать унций серебром.
– Но у нас нет таких денег, где мы их возьмем?! – заголосила жена крестьянина. – Ведь это цена целого стада коров! Да и за что мы должны платить, если мой муж отвесил оплеуху негодяю, оскорбившему его жену!
– Значит, – заканчивал свое разбирательство судья, – обвиняемый по-прежнему считает себя невиновным?
– Да, я невиновен! – высоко поднял голову крестьянин. – Все, что говорил тут этот человек – выдумка!
– Нет, ты виновен! – бросил ему в лицо его оппонент.
– Ты лжешь, хитрый Жиль!
Ряды зрителей пришли в движение, зашумели. Отовсюду слышались гневные выкрики. Однако нетрудно было понять, на чьей стороне симпатии: большинство ругало богатого соседа, указывая на него пальцами.
Судья поднял руку, призывая к молчанию, и объявил:
– Поскольку обвиняемый не желает признавать свою вину, то мы решаем доверить это дело Божьему суду, как это и было уже решено до повторного процесса. Господь укажет, виновен ответчик или нет. Обвинитель, какой вид испытания назначаете вы ему?
– Ордалия! – выкрикнул тот и вытянул руку, указывая на костер. – Пусть возьмет железо!
Над костром тем временем уже висел котел, в котором закипала вода. Рядом стоял палач, держа в руке клещи с зажатым в них слитком металла. По знаку священника он должен опустить этот слиток в горящие угли и достать, как только тот раскалится докрасна или до той степени, какую укажет представитель духовенства.