Заставь меня влюбиться - читать онлайн книгу. Автор: Елена Сокол cтр.№ 24

— Лида? Добрая девочка? — Удивилась я, натягивая футболку. — А ничего, что так называемая девочка давно уже не девочка, и к тому же работает бухгалтером в твоем колледже?! Ты же сам говорил.

Суриков довольно закатил глаза.

— Все дело в моем обаянии. — Подмигнул, довольно складывая руки на груди.

— Обаянии? Только не смеши меня! — Запрыгивая на ходу в шорты, усмехнулась я. — Треплется, что обаял взрослую тетку, а сам даже не может к Солнцевой нормально подойти.

— Ха, — растерялся Пашка, подскочил и даже всплеснул руками, — то — Солнцева, а то — одинокая, несчастная женщина далеко за тридцать, которой любое доброе слово приятно. Разница есть.

— Дон-Жуан ты хренов, — взяв в коридоре тапочки-зебры, надела и двинулась на кухню, — только вот все твои приключения исключительно на словах.

— А у тебя вообще все тухло, — ухмыльнулся он мне в спину.

Остановилась, развернулась, прошлась по нему взглядом, как по боксерской груше.

— Ой, Маш, прости, — тут же спохватился брат, отступая назад. Его серые глаза широко раскрылись в немой мольбе о прощении.

— Да, тухло. — Я ткнула в него пальцем, гневно скривив рот. — Но, возможно, если бы ты не лез к каждому, с кем мне стоит только заговорить даже на чертовой работе, то было бы лучше. Как считаешь? Тоже мне, папочка нашелся!

Развернулась и пошла на кухню, где мама гремела посудой. Чудесный аромат борща разносился по всему дому и приятно щекотал ноздри. Хорошо, что не поела на работе. На нервной почве разыгрался ужасный аппетит. Нет, даже жор. Адский, неконтролируемый приступ ямы желудка.

— Ма-а-нь! — Брат ткнул мне в спину кулаком. Попал аккурат промеж лопаток.

Больно!

— Офонарел?! — Отпихнула его так, что он чуть не отлетел к стене.

— Машенька, как ты разговариваешь с братом? — Мама отложила ложку, которой солила суп, и устало посмотрела на меня.

— Да, Машенька, — не упустил случая съязвить Суриков, — последи-ка за своим языком.

— Ты бы помалкивал уже, — процедила я сквозь зубы и добавила с особой издевкой, — Пашенька!

Подошла к маме, обняла за талию и чмокнула в щеку.

— Все хорошо? — Она подняла на меня глаза.

— Ага, — натянуто улыбаясь, ответила я и села за стол.

Пашка устроился напротив и сверлил меня напряженным взглядом. В детстве он так же таращился, ожидая, когда я отвернусь за куском хлеба. Потом кидал мне в суп свои козявки и противненько хихикал. Как же хорошо, что хоть что-то в этой жизни меняется к лучшему!

— Будешь борщ? — Спросила мама, орудуя половником, как дирижерской палочкой.

— Да, спасибо. — Отозвалась я, выстукивая пальцами по столешнице барабанную дробь.

Посмотрела на брата.

Раньше у нас с Пашкой была одна душа на двоих. Мы часто даже спали вместе, крепко-крепко обнявшись. И я не брезговала целовать его в губы, перепачканные песком после песочницы. Вытирала своим рукавом сопли братца, если он бегал по двору с игрушечным Камазом, забывая о забитом напрочь носе и сильном кашле. Всякий раз брала на себя вину за его проделки, зная, что мне не так сильно попадёт от отца, как ему. Делилась охотно всем, что у меня было, даже той крутой коллекцией наклеек с Барби, которую подлец в итоге выменял на трансформеров.

И сейчас, глядя в его хитрые, но такие добрые глаза, безумно хотелось вывалить все, как на духу. Поделиться. Рассказать в мельчайших подробностях. А потом прыгнуть на шею с разбегу. Но что-то опять останавливало. Да, когда мы были детьми или даже подростками, все было гораздо проще.

— Хлеб нарежьте сами, — мама поставила перед нами тарелки.

Пашка щедро бухнул сметаны сначала себе, потом мне. Но вот отрезанную корочку добровольно и благородно пожертвовал сестре. Как приятно. Целая жертва для него, уж я-то знаю. Его будущей жене точно корочек не видать. У нас в детстве были целые битвы за них. То, что он так легко уступил ее, говорило о том, что братец раскаивается, что болтнул лишнего.

Он только варварски занес ложку над тарелкой, когда увидел, что мама накладывает горячий суп в литровую банку и закрывает крышкой. Ой, нет. Только не это. Снова…

Руки Паши со сжатыми добела кулаками медленно опустились на стол.

— Милостыню опять понесла, да? — Ледяным тоном бросил он в сторону матери.

Я пнула его под столом по ноге, но Суриков не отреагировал. Его взгляд был прикован к растерянной родительнице, с трудом подбирающей слова. Она старалась держать спину прямо, собираясь, видимо, ответить ему строго и безапелляционно. Но зная, что Пашка в чем-то прав, трусила.

— Н-не надо так, сынок. — Срывающимся голосом, наконец, произнесла она. — Ты же знаешь мое мнение на этот счет. Ты можешь быть против, но…

— Где он был, когда тебя сократили на работе, а? — Брат едва сдерживался, чтобы не шибануть кулаком по столу. — Когда ты побиралась по родственникам, торговала вязаными носками, выстаивая за прилавком на морозе по несколько часов? Он нам с Машкой даже рубля не давал на школьные обеды! Не говоря уже о подарках надень рождения и Новый год! Никакой помощи, никогда! Кто мы ему? Бывшие дети? А ты? Да чтоб он подавился к чертям этим борщом, чтоб он у него в глотке застрял после этого!

Пашка вскочил, отодвигая с шумом стул, и бросился прочь.

— Паш… — Печально вздохнула мама, устало опускаясь на стул.

— Никуда, на хрен, ты не выйдешь с этой банкой, поняла?! — Красный от злости, брат снова появился в дверях кухни. Уже в ветровке. У него разве что только пар из ноздрей не шел. — Пусть сдохнет там, скотина! Еще раз узнаю, что ты пошла к нему, или что деньжат подкидываешь… сам ему башку откручу! Поняла?!

Развернулся и, громко топая, устремился в коридор. С чудовищным треском хлопнул входной дверью. Дела…

Я сидела и смотрела на маму в полной тишине. Мне нечего было сказать, Пашка был прав. Даже несмотря на то, как грубо он сейчас обошелся с ней. И мы обе это знали. В этом молодом мужчине сейчас говорил обиженный десятилетний мальчишка, который не понимал, почему папа не приходит и не звонит. Почему папа забыл нас и больше не хочет видеть. Почему чужая тетя вдруг стала ему милее нашей самой лучшей на свете мамы.

Я положила свою ладонь на ее руку. Мне было безумно жалко эту маленькую женщину, ссутулившуюся и слишком рано поседевшую. Еще вчера казалось, что она расцветает: похудевшая, с новой прической, упругими светлыми локонами до плеч, свежим румянцем и сияющими глазами. И вот сейчас она сидит передо мной, похожая на забитого зверька из бродячего зоопарка, измотанного, несчастного. С потухшим взором глядя на нетронутый борщ, оставленный взбунтовавшимся повзрослевшим сыном.

— Мам… — Облизнув пересохшие губы, начала я.

— Ешь, дочь, — хрипло произнесла она, и, грустно улыбнувшись, поджала губы. Видимо, чтобы не зареветь. — Ешь, а то остынет…