На ней была черная кофточка редкой вязки и кожаная юбка, на ногах — балетки.
— Беньямин? — спросила она.
— Меня зовут Эрик Мария Барк, вообще-то я заказывал курс для своего сына Беньямина… В подарок ко дню рождения, но Беньямину я не сказал об этом… А пришел вместо него сам, потому что, на самом деле, это я хочу учиться.
— Вы хотите научиться играть на фортепьяно?
— Наверное, я уже стар для этого, — поспешил сказать Эрик.
— Проходите, я только закончу урок, — пригласила женщина.
Следуя за ней по коридору, Эрик заметил, что женщина легонько ведет кончиками пальцев по стене.
— Разумеется, Беньямин получил другой подарок, — добавил Эрик ей в спину.
Женщина открыла дверь, и музыка стала ближе.
— Присаживайтесь, — пригласила она и села в дальний угол дивана.
Свет лился в комнату сквозь высокое окно, которое выходило в зеленеющий внутренний двор.
За черным фортепиано сидела, выпрямив спину, девушка лет шестнадцати. Она играла сложную пьесу, покачивалась, перелистывала ноты, пальцы бегали по клавишам, ноги ловко нажимали на педали.
— Пожалуйста, ритмичнее, — сказала Джеки, высоко подняв подбородок.
Девочка покраснела, но не сбилась и продолжила играть. Пьеса звучала прекрасно, однако Эрик видел, что Джеки недовольна.
Он подумал, что она, наверное, бывшая звезда мировой величины, знаменитая пианистка, которую ему следовало бы знать, — Джеки Федерер, богиня, которая носит дома солнечные очки.
Пьеса закончилась, звуки еще повисели в воздухе, потом начали затихать; девушка отпустила правую педаль, и сурдина приглушила струны.
— Хорошо. Сегодня гораздо лучше.
— Спасибо. — Девочка собрала ноты и быстро вышла.
В комнате стало тихо. Крона большого дерева во внутреннем дворе бросала подвижные тени на светлый деревянный пол.
— Значит, вы хотите играть на фортепиано. — Джеки поднялась с дивана.
— Всегда мечтал об этом, но никогда не получалось… У меня определенно никаких способностей, — оправдывался Эрик. — Я немузыкальный.
— Печально слышать, — вполголоса сказала Джеки.
— Да.
— Однако попытаемся. — Она коснулась рукой стены, словно для опоры.
— Мама, я сделала сок, — сказала малышка, входя в комнату с подносом, на котором стоял стакан сока.
— Спроси гостя, не хочет ли он пить.
— Хотите пить?
— Большое спасибо, ты очень любезна. — Эрик немного отпил. — Ты тоже играешь на пианино?
— Даже лучше, чем мама в моем возрасте, — ответила девочка, словно повторив заученную фразу.
Джеки улыбнулась и неловко погладила дочку по растрепанным волосам и шее, после чего снова повернулась к Эрику.
— Вы заплатили за двадцать занятий.
— Я, пожалуй, поторопился, заказав так много уроков, — признался Эрик.
— Чего вы хотите от этих уроков?
— Если честно, я мечтаю сыграть какую-нибудь сонату или… ноктюрн Шопена. — Эрик почувствовал, что краснеет. — Но я понимаю, что начать придется с детских песенок.
— Мы можем разучить Шопена, но лучше, наверное, этюд.
— Разве что какой-нибудь коротенький.
— Мадлен, принеси, пожалуйста, моего Шопена… опус двадцать пять, первый этюд.
Девочка поискала на полке рядом с Джеки, вытащила папку, достала ноты. Лишь когда она вложила лист матери в руки, Эрик понял, что учительница слепая.
Глава 10
Невольно улыбаясь, Эрик сел за черное лакированное фортепьяно, на котором золотыми буквами значилось «C. Bechstein, Berlin».
— Ему надо опустить табурет, — заметила девочка.
Эрик поднялся и опустил сиденье, покрутив тугой винт.
— Начнем с правой руки и будем ориентироваться на нее, но обозначим некоторые звуки левой.
Эрик смотрел на светлое лицо Джеки, на ее прямой нос, полуоткрытые губы.
— Смотрите не на меня, смотрите в ноты и на клавиатуру. — Джеки потянулась через его плечо и мягко положила мизинец на черную клавишу. В недрах инструмента послышался громкий звук.
— Ми-бемоль… Мы начнем с первой цепочки, которая состоит из шести звуков, шести шестнадцатых. — Джеки пробежала пальцами по клавишам.
— Хорошо, — пробормотал Эрик.
— Где я начала?
Эрик нажал на клавишу; послышался громкий звук.
— Мизинцем.
— Откуда вы знаете…
— Потому что ваша ошибка предсказуема. Играйте, — сказала Джеки.
Эрик продирался через последовательность звуков, он сосредоточился на подсказках Джеки, акцентировал первый звук из шести, однако растерялся, когда Джеки добавила несколько нот для левой руки. Она снова тронула запястье Эрика, убеждая его не напрягать кисть, и наконец ровным тоном объявила:
— Хорошо. Вы устали, на сегодня закончим. Вы основательно поработали.
Она дала задание к следующему уроку и попросила девочку проводить Эрика. Они прошли мимо закрытой двери с большой табличкой, на которой детским почерком было выведено: «Вход воспрещен!»
— Это твоя комната? — полюбопытствовал Эрик.
— Заходить можно только маме.
— Когда я был маленьким, в мою комнату нельзя было заходить даже маме.
— Даже ей нельзя?
— Я нарисовал большой череп и повесил листок на дверь, но, думаю, она все равно заходила, потому что иногда на кровати оказывалась свежая простыня.
Эрик вышел; вечерний воздух был прохладным. Ему казалось, что во время урока он едва дышал. Напряженная спина болела, к тому же Эрик по-прежнему чувствовал странное смущение.
Дома он долго стоял под горячим душем, а потом позвонил учительнице.
— Джеки.
— Здравствуйте, это Эрик Мария Барк, ваш новый ученик…
— Здравствуйте. — Джеки как будто удивилась.
— Я звоню, чтобы… извиниться. Вы потратили на меня целый вечер, а я… понял, что это безнадежно, мне слишком поздно…
— Вы работали хорошо, как я и сказала. Играйте упражнения, которые я вам дала. До скорой встречи.
Эрик растерялся и не находил нужных слов.
— Спокойной ночи, — попрощалась Джеки и закончила разговор.
Перед сном Эрик поставил диск с двадцать пятым опусом Шопена — чтобы понять, к чему стремиться. Он слушал журчащую игру Маурицио Поллини, и собственные попытки освоить музыку казались ему смехотворными.
Глава 11
Солнце высоко стояло над деревьями; сине-белая пластиковая лента трепыхалась под ветерком, ее прозрачная тень плясала на асфальте.