— Выжили немногие. Сгинули от бомб, эпидемий и прочих ужасов войны. А самые умные и проворные ушли в поля, подальше от всех.
Она вздохнула и повела плечами, как будто на нее вдруг свалился огромный груз.
— Первое время нас косили болезни, голод, холод и черный дождь — он часто шел после ядерных бомбежек.
— А как выкарабкались вы с вашим табором?
— Многие из наших умели работать по металлу. Однажды, недалеко от деревни Пикеринг, мы нашли одно интересное сооружение, — Цура говорила, не отрывая глаз от старого железнодорожного моста, по которому она собиралась проехать. — Это было паровозное депо. Развлечение для туристов, — сказала она и улыбнулась сама себе: до того нелепо звучало сейчас это слово. — Там мы построили фургоны из того, что было под рукой, и пустились в путь. Встречали других цыган — передавали им чертежи. Так и повелось. Теперь все цыгане Британии путешествуют в таких фургонах. Всего по стране сейчас разъезжает таборов двадцать.
Впереди все было завалено щебнем и булыжниками, и дальше Цуре пришлось ехать к замку по дорогам, на которых, как ни странно, не было ржавых автомобильных остовов.
— Вы живете лучше всех. Даже лучше, чем в Глазго, — сказал Юэн.
— Мы кочуем, Юэн. От одного хлебного места к другому. Первые люди тоже так жили.
— Тоже возродили из пепла старые традиции?
— Нет, только не мы, — Цура расплылась в улыбке. — Мы испокон веку так живем. Нас за это гоняли отовсюду и во все времена. Даже сейчас раболовцы все норовят застать нас врасплох, да затащить в свои норы…
Вардо забралось на холм, и перед ними раскинулся старинный замок. Там, где стены обветшали и обрушились, они были построены заново и укреплены железными скобами или панелями. За долгие годы железо успело основательно проржаветь, и казалось, будто вся стена забрызгана кровью.
Сверху открывался вид на внутреннюю территорию замка: все пространство занимали грубые двух-или трехэтажные постройки, сделанные из старых грузовиков, грузовых контейнеров и прочего хлама. Вблизи уже ничего не напоминало Юэну о средневековье, кроме сторожевой башни: она смотрела на этот ржавый муравейник сверху вниз, как последний оплот гордости и чести, одна почти не изменившись со стародавних времен. Конечно, если прикрыть глаза рукой так, чтобы не было видно уродливого укрепления из контейнеров на самом ее верху.
Дым поднимался над всем поселением, струясь из труб или трещин в прохудившихся потолках. На стене стояли вооруженные люди и наблюдали за их приближением.
Вдруг Юэн расплылся в детской улыбке, и Цура засмеялась, потому что сразу угадала его мысли: из ворот замка выехали два человека на лошадях и рысью поскакали к фургонам.
Глава 12
ДРУИДЫ
Цура остановила вардо и вышла из кабины, поджидая всадников.
— Юэн, золото мое! Будь добр, полезай на крышу и покажи им, что у тебя автомат, — попросила она тихо, но серьезно.
Это был мудрый ход: иногда демонстрация силы полезнее, чем ее применение.
Лошади выглядели более сытыми и здоровыми, чем люди на их спинах. Цура рядом с ними казалась карлицей. Перекинувшись парой слов со старухой, всадники резво спешились, и завязалась оживленная беседа. Юэн не слышал, о чем они говорили, но, заметив радостные улыбки на лицах гостей, расслабился.
Всадники снова забрались на лошадей и помахали цыганам, высыпавшим из других фургонов. Видя, что те машут в ответ, Юэн и сам решил не отставать. Цура махнула ему рукой, чтобы слезал, и довольно крикнула:
— Они уже седьмой год живут без врача. Значит, я тут дорого стою!
Хотя Юэн был рад за нее, он все же заметил:
— Наверное, странно быть целителем и искать выгоду в чужих несчастьях…
Цура засмеялась:
— Да, я понимаю, как это выглядит со стороны. По правде говоря, меня не волнуют их проблемы и болезни.
Юэн удивленно уставился на старуху.
— Мир жесток, Юэн. Я рада помочь другим — но лишь в обмен на то, что нужно нам. Каждый выживает по-своему, и я не исключение.
— Неужели вам все равно? — спросил Юэн. — Это жестоко.
— Я бы так не сказала. Подумай, сколько людей сейчас страдают или нуждаются? А сколько ты знаешь целителей?
Она замолчала, следя за тем, как удивление на лице Юэна сменяется пониманием.
— Вы переживаете только за тех, кто кочует с вами? Кто это заслужил?
— Именно так. Пусть животное докажет, что оно — человек; пусть человек докажет, что он чего-то стоит. Это суровый принцип, и я не всегда его придерживалась. Сразу после войны я пыталась спасать всех подряд.
— И что изменилось?
— Выходила одну компанию, а они меня связали и насиловали несколько дней кряду.
От того, как спокойно старуха об этом говорила, Юэну стало не по себе.
— Я сбежала, но с тех пор не могла рожать.
— Я… — начал Юэн.
— Не надо ничего говорить. Ты тут ни при чем, да и для меня все это быльем поросло. Но к людям я с тех пор отношусь… Сам понимаешь.
— Тогда почему вы…
— Почему я взяла в табор тебя с девчушкой?
— Ну да… Почему?
— Я вижу в ней себя, Юэн. Себя молодую.
* * *
Перед замком было поле, покрытое плотно утоптанным настом; цыгане направили туда свои вардо, поставили их кругом и собрались в его центре. Затем взрослые стали разгружать фургоны, а дети — ставить между ними фанерные щиты, чтобы остался только один проход, ведущий в лагерь и обратно. Под навесами, воздвигнутыми на тонких металлических рейках, были расставлены столы.
Пока взрослые раскладывали товары, дети, радостно гомоня, вытащили из-под фургонов вязанки веток и дров и разложили в центре лагеря большой костер. Старший из них, мальчик лет четырнадцати, украдкой поглядывавший на Кейтлин, поднес факел, зажженный от топки, и костер занялся.
Гости табора завороженно наблюдали за этими кипучими приготовлениями, и Юэн даже не сразу заметил, что девушка держит его за руку.
На столах появился широкий ассортимент: Джорди выставил небольшой настольный пресс и россыпи патронов разного калибра, Цура — ряды горшочков, склянок и мешочков с травами и лекарствами. Одна семья вытащила дизельный генератор и подсоединила его к зарядному устройству для аккумуляторов, которых у них накопилось во множестве. У другой семьи оказались приличные запасы довоенной выпивки — от виски до пива: и полупустые бутылки, и новые, нераспечатанные. На пятом столе был разложен всяческий раритет: рулоны папиросной бумаги в пластиковой упаковке, фольга, герметичные пакеты, инструменты и кухонная утварь. Шестой стол, за которым сидела семейная пара стариков, ровесников Цуры, был завален книгами и музыкальными инструментами.