Цифровой тоталитаризм. Как это делается в России - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Четверикова cтр.№ 20

Как видим, красивая идея, призванная оправдать цифровизацию ссылкой на некую высокую миссию России и вместе с тем скрыть пустоту того «цифрового пузыря», который называется НТИ. Но самое интересное, что, по заявлению форсайтера Д. Пескова, рынки НТИ должны быть не только синхронизированы с программой «цифровой экономики», но и становиться для неё «топливом, движением вперёд».

То, чем занимаются российские «цифровые евангелисты», точнее всего можно определить как психологическое программирование (кодирование) сознания. Как пишут специалисты, «кодирование осуществляется путём информационного воздействия на мозг человека с помощью речевых манипуляций. Подобного рода воздействие происходит или прямым, императивным внушением, или завуалированным (косвенным) внушением, когда в слова гипнолога вставляются ключевые слова или фразы, откладывающиеся в подсознании и впоследствии оказывающие влияние на сознание» ^[99].

Наиболее показательной фигурой тут является Д. Песков, один из разработчиков проекта «цифровой экономики» и форсайт-проекта «Образование 2030», прославившийся внедрением в деловую лексику понятий «человек одной кнопки» и «люди-ардеры» для обозначения фактически двух каст, на которые будет разделено общество будущего. Его излюбленная тема — это необходимость перемен и формирование будущего путём экспериментов, строительство такого мира, в котором они отказываются от накопленного опыта ^[100]. В своих выступлениях на семинарах или конференциях он часто ведёт себя как миссионер и проповедник, наставляющий адептов. Похоже, Песков прошёл хорошую школу методологов, поскольку те понятия и выражения, которые он использует, малопонятны, иногда звучат как некая эзотерика, но вместе с тем действуют завораживающе, что и привлекает адептов, видящих в этом какой-то глубоко скрытый смысл.

В силу этого проекты форсайтеров, отражающие трансгуманистические идеи и носящие разрушительный для нашей культуры характер, воспринимаются управленческой элитой как недоступный для их понимания «великий план», который им надо донести до народа и реализовать в приемлемой для последнего форме. Тут надо учитывать также тот факт, что, поскольку среднее и старшее поколение управленцев крайне опасаются оказаться «не в тренде», они всегда готовы поддержать идущий сверху даже самый радикальный продвинутый проект, чтобы не выглядеть отставшими от жизни.

Действуя буквально как опытный протестантский проповедник, Песков пытается сделать главное — донести до сознания принимающих решений, что провальные для страны идеи при выборе правильной формы их реализации, выведут её на новый уровень развития. Очень показательна в этом отношении лекция, которую он прочитал в декабре 2016 г. в «Точке кипения» АСИ на тему «Как возможно управление в России в эпоху перманентной технологической революции» ^[101].

Начал Песков с того, что посетовал на новый тоталитаризм, который проявился в следующем. С одной стороны, в том, что технологические корпорации, которые, считалось, станут сомасштабны государству, добьются независимости в Калифорнии и превратятся в новую элиту оказались снова лишь подложкой имперской геополитики. С другой стороны, — в том, что ведущие страны Азии делают евгенику своей официальной политикой (например, социальный рейтинг в Китае).

Поскольку в наше время реализуемый трансгуманистический проект уже начал проявлять свою тоталитаристскую сущность, Песков попытался отмежеваться от его наиболее радикальных исполнителей и заверить своих адептов, что возможен его «гуманный» вариант, который и может предложить Россия: «Движение трансгуманистов евангелизировало сверхчеловека, но ни разу честно о нём не говорило. Китай показывает, что развитие генетики и геймификации создаёт новый неизбежный тоталитаризм. Мне лично жить в мире победившей НТИ (которую само АСИ и разрабатывало — О.Ч.) не хочется. Главный вызов для нас — найти способ остаться людьми в этом технологическом переходе». «Остаться людьми — это борьба не за наше будущее, а за наше прошлое. Там смыслов больше, и мы черпаем их оттуда. Мы начали гражданскую войну за наше собственное прошлое. Бьемся за интерпретацию собственных мифов — например, о 28 панфиловцах. Мы будем искать самые невероятные сочетания в нашем прошлом. Последние 15 лет как государство мы очень успешно решали эту задачу — объединение нашего имперского советского и имперского российского прошлого».

Мир переходит от технологического оптимизма к реваншу гуманитариев, и в 20-е годы «логос должен нанести ответный удар». Песков призывает Россию к более хитрой технологической стратегии, которая должна заключаться в концентрации на новых продуктах и новых рынках, на которых она сумеет заработать.

И здесь Песков совершает очень хитрый ход. Поскольку форсайтеры не могли не почувствовать то глубинное сопротивление, которое оказывается у нас трансгуманистическим проектам, они решили действовать в соответствии с принципом: «кто нам мешает, тот нам и поможет».

Сравнив тексты Троцкого с текстами Питера Диамандиса из Университета Сингулярности и назвав идеологию сингулярности «радикальным марксизмом XXI века», он указал: «Идеологии неизбежно сливаются с технологиями, технологии — с религиями. Адская смесь всего этого и технологической сингулярности порождает технологическую эсхатологию… И мы видим, как эта тема, которая ещё год назад была табуирована, вырвалась на поверхность. И если пять лет назад о ней говорили только священники РПЦ и отдельные маргиналы, то сегодня то же самое говорит Хокинг ^[102], который до этого технологическую сингулярность проповедовал. Мы наблюдаем жесточайший идеологический разворот».

Реагируя на этот «идеологический разворот», Песков рисует новую перспективу для России, пытаясь соединить несоединимое — цифровой проект с православием:

«Мы будем искать решения не в борьбе лириков и физиков, а в поисках лиричных физиков, в создании поколения фундаментальных инженеров, которые смогут опираться на фундаментальные свойства природы и переводить их в быструю цифру а быструю цифру — в быстрый прототип и продажи. Именно здесь наше конкурентное преимущество. Мы хотим ввести понятие русских фундаментальных технологий (Russian Fundamentals) — как того, что объединяет нашу науку, нашу идеологию и в каком-то смысле нашу религию… Для этого нам нужно преодолеть барьер между технологическими инноваторами (на понтах, с айфонами и связями в Долине), и теми, кто после работы идёт не смузи пить, а в ближайший храм. Думаю, наше будущее — в модели, которую мы когда-то в 2013 г. на форсайт-пароходе по пути на Валаам назвали так: суровым северным русским православным стартапом. С некоторыми ключевыми характеристиками: на вере и нейротехнологиях, через GnP (напомню, это наш метод, который переводится как говно и палки) к звёздам, на тяге к Родине, то есть на правильно понимаемой идее патриотизма».