Магистр не удержался от скептической улыбочки, и я не преминул ее стереть, для пущей убедительности небрежно помахав зажатым в руке листком.
– Ты же понимаешь, что есть добрая дюжина веских причин отвертеться от этого поручения?
Мориц Прантл нахмурился и спросил:
– Чем могу быть полезен?
– У меня сейчас два слуги, возьми одного в свою команду.
– На тебе, боже, что нам негоже? – с неприличной прямотой ухмыльнулся Рыбак.
Я покачал головой.
– Уве Толен – ритуалист, бакалавр тайных искусств и младший клерк Вселенской комиссии. Он уже ассистировал мне в следственных мероприятиях.
– Почему тогда хочешь избавиться именно от него?
– Второй – истинный.
– О-о-о! – понимающе выдохнул Рыбак и протянул пухлую ладонь. – Хорошо! Я возьму твоего человека, Филипп, но только после завершения ревизии.
Встречное условие меня всецело устроило, мы скрепили сделку рукопожатием. После Мориц порылся в лежавших на краю стола бумагах и вручил первоначальное распоряжение о проведении внутренней проверки, подписанное все тем же Гепардом.
– Остановишься здесь? – спросил Рыбак. – Мы выкупили все комнаты, так что проживание и питание – за казенный счет.
Отказаться мне и в голову не пришло; я перегнулся через перила, окликнул Уве и велел ему договориться о проживании с хозяином, а после позаботиться о вещах.
– Ты сейчас не слишком занят? – спросил вдруг Рыбак. – Может, взглянешь на реконструкцию места преступления, вдруг что-то заметишь свежим взглядом?
– Реконструкция – это как? – не понял я. – Вы труп на ледник поместили?
– Если бы! – с нескрываемым разочарованием вздохнул Мориц Прантл и потянул меня к одной из дверей. – Идем!
– А где Ворон? – спросил я, направляясь вслед за коллегой.
– Увы, случай не по его части, – вздохнул Рыбак, который обычно работал с одним и тем же магистром-экспертом.
Герхард Шварц обладал столь обширными познаниями в запретных ритуалах, какими только мог обладать человек, не практикующий их сам. И – некомпетентен? Очень странно.
Мориц тем временем отпер одну из дверей и распахнул ее, позволяя пройти внутрь. Все стены небольшой комнатушки оказались завешаны холстиной, лежала она и на полу. Кто-то из подручных Рыбака не поленился перенести на ткань затейливые символы и скачущие буквы непонятных надписей, а центральное место занимало изображение тела; одна рука была прижата к боку, другая вытянута и указывала на рисунок, в котором угадывалось до предела стилизованное солнце. Чуть выше намалевали странную безголовую птицу с раскинутыми крыльями и куцым намеком на хвост.
– Жертве вскрыли грудину и череп, – пояснил Мориц. – Сердце поместили в одну чашу, мозг – в другую. Кровью там все было залито, будто на бойне.
– Да уж представляю, – хмыкнул я, осматриваясь.
– Понимаешь теперь, почему это дело именно по нашей части?
Я кивнул. Надписи на староимперском ясно свидетельствовали, что ритуал проводил человек, получивший классическое образование.
– Судя по характеру разрезов, – продолжил Рыбак, – сделал их человек опытный.
– Мясник, охотник, хирург, школяр-медик, – перечислил я, осматривая нанесенные на холстину рисунки.
Художник наверняка что-то упустил, когда срисовывал место преступления: надписи и символы не просто не складывались в единую схему, они даже не содержали необходимых для обращения к запределью формул – ни инициирующих, ни защитных!
Мориц заметил мое удивление и хохотнул, потирая руки.
– Сообразил наконец?
Я еще раз пробежался взглядом по загадочным надписям, непонятным закорючкам и донельзя упрощенным рисункам, оценил положение тела по отношению к солярному символу на стене и сказал:
– Это ведь не магический ритуал?
– Нет! – с каким-то даже истеричным восторгом подтвердил Рыбак. – Классический случай ритуального жертвоприношения во славу солнца! Сурьма уверена, что это часть так называемой «малой восходящей дуги», которая берет начало на рассвете весеннего равноденствия и заканчивается в полдень летнего солнцестояния. Должно быть еще как минимум одно убийство на середине отрезка, то есть со дня на день.
– Удачи с поиском язычников, Мориц, – пожелал я напоследок и вышел за дверь.
У меня своих проблем хватало, чтобы принимать близко к сердцу чужие.
Близко к сердцу?
Вспомнилось изображение распростертой на полу фигуры с разрезом на груди, и меня передернуло. Вот ведь к слову пришлось…
2
Когда я спустился на первый этаж, Уве уже договорился с хозяином о выделении нашей компании двух комнат и на пару с Мартой перетащил в них все пожитки.
– Микаэль не возвращался? – спросил я, оглядев зал.
Школяр и ведьма синхронно покачали головами, как видно, нисколько не сомневаясь, что маэстро Салазар сегодня если и явится, то глубоко за полночь, а то и вовсе загуляет до утра. Я хмыкнул и подошел к сидевшему в одиночестве за угловым столом подмастерью Блондина.
– Эберт, не подскажешь, где искать Франсуа?
Молодой человек взглянул на меня с нескрываемым сомнением, но все же, пусть и после вполне явственной паузы, соизволил ответить:
– Начните с Заводи, магистр. Поспрашивайте в игорных домах.
– Даже так? – удивился я, поскольку прежде де Риш никогда особого интереса к азартным играм не проявлял.
Эберт кивнул и вернулся к чтению. Я не стал больше ему докучать, отошел к давившемуся сухим кашлем Уве и достал монету в десять крейцеров.
– Устрой коня на конюшне и выпей с коллегами, заведи знакомства, – приказал школяру и кивком указал Марте на выход: – Ты со мной.
Мы вышли на улицу и забрались в седла; жеребца Микаэля я повел за собой на поводу.
Заводью именовался район у водяной мельницы. Округа там была не самой респектабельной, но и не совсем пропащей, так что пистоли я оставил в саквояже. Ограничился шпагой и кинжалом, да еще не стал расставаться с изрядно опостылевшей за последнее время кольчугой.
Когда на смену брусчатке пришел дощатый настил мостовой, а каменные особняки уступили место деревянным постройкам, Марта с некоторой даже брезгливостью оглядела улицу и спросила:
– И как ты собираешься отыскать здесь своего пьянчугу?
– Легко, – ответил я, крутанул левой рукой, перехватывая четки, и принялся пропускать меж пальцев бусины в поисках нужной. А вот и она…
В словах ведьмы имелся определенный резон: игорных домов, трактиров, борделей и совсем уж неказистых притонов в Заводи имелось превеликое множество. На углах к прохожим клеились уличные девки, их более преуспевающие товарки высматривали клиентов из окон, без малейшего стеснения выставляя напоказ едва прикрытые лифами, а то и вовсе обнаженные груди. Тут же отирали стены хмурого вида молодчики, подпирали дверные косяки вышибалы, носились пацаны и переходили из одного заведения в другое ватаги подвыпивших школяров. Хватало и более приличной публики, да и лоточники своим присутствием район не обделяли.