Бесов нос. Волки Одина - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вяземский cтр.№ 71

– Ну и кто из наших, так сказать, буратин вам, профессор, больше всего по душе? – спросил Трулль.

– Не по душе, скорее – по печени… Но однозначно Рудин! Никто так, как он, не умеет устроить многочасовую передачу на тему, которой десять минут обсуждения – красная цена!.. Как мне рассказывали, актеры, когда им надо на заднем плане делать вид, что они что-то обсуждают, они тихо произносят: «О чем говорить, когда говорить-то не о чем. Говорить нам не о чем, а говорить надо». И эдак на разные лады… Тут он, Рудин, великий мастер говорить не о чем! Он, словно Караян или Мравинский, других направляет и оркеструет. Чтобы какая-нибудь забредшая к нему, на бабу ягу похожая, мальвина выглядела и звучала в его оратории убедительно и обаятельно. Чтобы тихий пьеро мог беспрепятственно проплакать свою вечную горестную партию о захватчике Карабасе и прихлебателе Дуремаре. Тут, повинуясь властной палочке нашего Буратино, артемоны и арлекины сострадательно молчат, набирая в легкие побольше воздуха, дабы затем с трамбонной пронзительностью снова накинуться на Алису или на Базилио. При этом сам он, Буратино Карлович, ни кота, ни лису вроде бы не обижает и даже готов их защищать от своры своих гостей. Но сказать им он ничего не дает. Как только они пытаются что-то исполнить в свое оправдание, он тут же кидается их защищать, заламывая руки, закатывая глаза… Да, иногда сильно наигрывает. Но лучше наигрывать, чем оскорблять приглашенных гостей, как это делает… как это многие делают на вашем телевидении. И голос у него чистый, звонкий, не как у этого… Я все время забываю его фамилию. И называю его Скалозубом, потому что он воистину «хрипун, удавленник, фагот»… И улыбка у Рудина хотя и агрессивно-кошачья, но чеширская, обаятельная, а не надменно-презрительная, как у Францева… Но больше всего меня в нем умиляет – в Рудине, а не во Францеве, – что он, Леонид Вильямович, как никто другой, умеет выглядеть на экране смелым в своих высказываниях и независимым в суждениях при том, что на самом-то деле, как я догадываюсь, все его рискованные кульбиты и дерзкие прыжки с одной опасной трапеции на другую заранее согласованы если не с самим Папой Карло, то уж наверняка с черепахой Тортилой.

Профессор потянулся к рюмке, но тотчас отдернул руку.

– И чуть ли не каждый из буратин считает себя элитой общества! А кого еще считать? Не ученых же с инженерами?!.. Книга воспоминаний, собственный ресторан, корпоративы, дружба с олигархами – это ваш джентльменский набор, без которого Буратино – не Буратино, а глупая телевизионная деревяшка с длинным носом, которую в любой момент могут повесить на гвоздь или огреть плетью…

«Похоже, я стал терять логику», – вдруг подумалось Сенявину, и он заключил:

– Опасная у вас профессия, Александр. И в первую очередь – для нашего общества.

– Давайте лучше выпьем! – весело предложил Петрович.

Профессор в ответ решительно покачал головой.

Митя не отрываясь смотрел куда-то в центр столешницы и изредка отщипывал маленькие кусочки от оставшегося лосося.

Ведущий грустно произнес:

– Помните, у того же Крылова: «Мартышка, в зеркале увидев образ свой, тихохонько медведя толк ногой: «Смотри-ка», – говорит, – «кум милый мой! Что это там за рожа? Какие у нее ужимки и прыжки…»

– При чем тут это?

– Сейчас объясню, – задумчиво пообещал Ведущий и продолжал тем же грустным голосом: – Телевидение – как зеркало. И в этом зеркале отражается все наше общество, таким, какое оно есть на самом деле. Ну, например: если люди у нас не умеют говорить, но привыкли кричать по любому поводу…

– Понятно. Во всем не вы, а люди виноваты, – перебил Профессор.

– Если, говорю, люди у нас привыкли кричать, не слушая и перебивая друг друга, – повторил Трулль и тяжело посмотрел на Андрея Владимировича, – то что можно ожидать от них в студии? Вы же сами, профессор, недавно так красочно, хоть и цинично, пытались нам доказать, что народ у нас сволочь, власти самых различных уровней – хамы и проходимцы… Так кого ж вы хотите увидеть на телеэкранах?

– Ну да, ну да. Теперь уже я циник и во всем виноват.

– Самое время выпить! – снова радостно предложил Петрович. И снова никто не откликнулся на его предложение. А Трулль задумчиво продолжал:

– «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи…» Хорошо. Если вам не нравится сравнение с зеркалом, я могу предложить другое. Кто-то из таких же остроумных и образно мыслящих людей, как вы, однажды сравнил телевидение с торшером. Он, дескать, все время включен и горит в доме. И люди хотят иметь у себя именно такой торшер, который им удобен и который им нравится. Они его покупают или заказывают по своим вкусам. А мы, работники телевидения, должны эти различные вкусы учитывать и удовлетворять. Потому что иначе нас покупать перестанут. И не только мы, телеведущие, как вы выразились, элита, быстро лишимся работы… Мы, дорогой профессор, на самом деле никакая не элита. Мы – рабы лампы, то есть вашего торшера, который вы приобрели и каждый день нам заказываете, как и чем он должен светиться.

– Бедные вы, бедные, – скривил лицо Сенявин. – Выходит, это я, образный и остроумный, заказываю вам «Дом-2»?

– Насчет вас и «Дома-2» я пока не уверен.

– Что значит: пока не уверен?!

– Объясняю. Однажды в деревне, где я отдыхал и рыбачил, две старушки гневно накинулись на меня, требуя, чтобы я запретил «Дом-2»… Такое мне часто приходится слышать. Как будто я не один из множества телеведущих, а чуть ли не главный на всем телевидении… Так вот, на чем свет стоит ругая «Дом-2», они при этом демонстрировали такое глубокое знание передачи, такие мелкие подробности поведения ее героев, что у меня не осталось ни малейшего сомнения: они этот «Дом» регулярно и очень внимательно смотрят, бабушки милые. Они ему рейтинг делают и тем самым заказывают. Как и вы…

– Как я?! – будто в отчаянии воскликнул Андрей Владимирович. А Трулль невозмутимо продолжал:

– Как вы, очевидно, регулярно и очень внимательно смотрите те передачи, которые вы только что критиковали… Я, например, лично знаком с Киршоном, но только сейчас вспомнил, что у него отчество Маркович… Это говорит о том, что вы его постоянный телезритель. И судя по тому, как вы часто цитируете Францева и его гостей, вы, дорогой профессор, чуть ли не фанат его программы.

– Выбирайте выражения, уважаемый Александр… Александрович! – вскричал Сенявин. – Фанат – не мое слово. Вы меня с кем-то явно путаете! Тем более я не могу быть фанатом Францева, который чуть ли не в каждой своей программе объявляет себя атеистом и в своей ненависти к Православию дошел до того, что одной из своих гостий заявил: «У меня нет души»!

– Но вы его смотрите и тем самым увеличиваете его рейтинг. Как деревенские бабушки поддерживают пресловутый «Дом-2».

Губы у Профессора задергались, и он, не без труда выговаривая слова, возразил:

– Ошибаетесь, молодой человек. Это для вас телевизор и телевидение, возможно, торшер, которым вы кормитесь, на котором зарабатываете славу и деньги. Или зеркало, глядя в которое, репетируете свои шуточки и остроты. Для меня же ваше телевидение, если угодно, МРТ, магнитно-резонансный томограф, посредством которого я изучаю состояние нашего общества, ставлю диагноз и оцениваю степень того вреда, который вы, якобы рабы лампы, а на самом деле люди страшной профессии, наносите нашей культуре, нашей нравственности, нашей вере.