– Откуда будете, мужички? – крикнул он.
– Это мой народ, – похлопал «мужичков» по плечам Маркелыч, а Брёхин доложил:
– Ваше задание выполнено, товарищ капитан. Спасательная команда доставлена. Они же понятые.
– Вот что, Вадим Сергеевич, – сразу засиял Миронов, – ты их бери с собой к Пёрышкину на «казанку», а я, чтобы перегруза не было, с Маркелычем на его байде добираться буду. Смотри только, чтобы они в воду из «казанка» не вывалились. Не поймать их потом. Плавать-то умеете, братва?
Братва, покачиваясь в диком похмелье, сосредоточенно молчала, не совсем соображая о своих высоких гражданских полномочиях и тем более не понимая, что от них требуется.
– Это что же с ними происходит? – недоумевал Миронов, почуяв исходящий от мужичков неистребимый дух.
– Ничего, ничего, – успокоил его Брёхин, – ветерком обдует, водичкой окатит, как раз, пока доедем, они и очухаются. Лучших Маркелыч выбрал.
– Так не пойдёт, – запротестовал всё же следователь, – на воде шутки плохи.
– Пёрышкин их на дно своей ракеты положит вместо балласта, здесь они, как килька в консервной банке, а я их брезентиком прикрою. Ничего. На волне трясти меньше будет. Давай, братва!
Мужики друг за другом перекочевали без приключений с брандвахты на дно «казанки» и дружно захрапели.
– Ну вот, полдела сделано, – успокоился Брёхин. – Теперь и я отдохну, природой полюбуюсь. Долго ли ехать, Пёрышкин?
– Да с час с таким грузом, а может, поболее, – ответил тот погрустневшим голосом; инспектора явно не устраивал живой балласт, а в особенности водочный дух, исходящий из-под брезента, перекрывавший даже запах бензина от подвесного мотора, над которым он теперь корпел, заводя движок. Брёхин, закинув руки за голову, разлёгся в носу лодки, блаженствуя.
– Подремлю я, – заколыхался он, как кот, в такт лёгкой волне.
– Привычный ты, Вадик, – позавидовав, крикнул ему Миронов, обустраиваясь в лодке Маркелыча, – а меня вечно укачивает, не морской я, с тонкой чуткой натурой.
Но Брёхин уже его не слышал.
– Сейчас мы их нагреем, – успокоил следователя Фомин, стационарный мотор его лодки уже тихо работал. – Они и пикнуть не успеют, как мы к острову долетим и никаких тычков, прыжков, не то, что на их козле безумном.
Он пренебрежительно сплюнул в воду в сторону «казанки», но видно было, что новая, блестевшая булями техника, привлекала и щемила его душу, лесной инспекции такой не положено, а самому дорогущую штучку не купить, хотя браконьеры на них летали вдоль и поперёк по Волге, только глазами провожай.
Отчалив друг за другом, две лодки побежали – заторопились по реке. День располагал к поездке. Хотя солнце, как обычно, палило нещадно, свежий ветерок с воды облегчал дыхание и освежал грудь и лицо. Звала волна, весело убегающая белыми барашками за корму, по берегам сопровождала зелёная живность.
– Я всё же разденусь, – Миронов снял рубашку, оставив фотоаппарат на груди. – Сделаю несколько панорамных снимков, когда к острову подъезжать будем. Ты меня тогда предупреди, Маркелыч.
– Пейзажем увлекаешься? – не понял Фомин. – Тогда подожди. Не снимай. Я тебе лучше места подберу. Сейчас проезжать будем.
– Нет, Маркелыч. Обзорные снимки – это для протокола. Остров завиднеется с этими… с посторонними предметами на косе, тогда подашь команду.
– Тогда и палатки туристические запечатлей, – посоветовал смышлёный Фомин. – Пригодится тоже, как привязка к местности.
– На лету схватываешь, Маркелыч, – похвалил его Миронов. – Бросай свой лесхоз, давай к нам в юридический. Из тебя такой Пинкертон получится, ни одного «висяка» на территории не будет.
– Пока я кончу, вы преступность на корню прирубите, без работы останусь. Нет, я уж лучше с матушкой-природой. Она у нас на века.
Скоро показались палатки артистов, Миронов завертелся с фотоаппаратом, то и дело щёлкая снимки.
– Как они там?
– Наведывался недавно. Лисичкин вроде притих после того раза. Бронислава Мелентьевна на него управу нашла.
– Штаны опять спрятала?
– Нет. Сам успокоился. Самуилыч с ним теперь беседы проводит. У них душевные разговоры получаются. Я так, иногда подойду, послушаю. Может, что дельное. Они о каких-то спиритах рассуждают. С других планет, что ли? Ты не слыхал, Александрыч?
– О спиритизме?
– Во-во.
– Это серьёзно. О вечном.
– Аркадию Константиновичу это полезно. О вечном никому не помешает. А его беспокойной натуре особенно. Пусть поразмыслит над актёрской долей. Может, вникнет в суть, да бросит эту канитель, брехло разное играть, работать начнёт, делом займётся. Из него мужик-то ещё может получиться. Не пропащий. Природу любит. Я его всё к себе звал.
– А он?
– Нет, говорит. У вас, конечно, красиво. Но и у нас, в Таганроге, не хуже. Море. Говорит, что из театра уйдёт.
– Добил ты его.
– В лес, говорит, уеду, домик куплю, пасеку заведу, мёд буду собирать и по лесу ходить.
– Не знаю, какие уж в Таганроге леса. Не путает он ничего?
– А бог с ним. Занятный он мужик, – улыбнулся Фомин. – Душевный чересчур. Чуть что – в слёзы. А пить перестал. Мягкий. По другу своему скучает. Часто Ивана Ивановича вспоминает. А Бронислава Мелентьевна из него верёвки вьёт.
– Лыко да лапти вяжет, – поддакнул Миронов, возясь с фотоаппаратом.
– Это её затея, чтобы он театр бросил, – доверительно, вытянув шею, доложил егерь следователю. – Я так догадываюсь, боится она, чтобы другие бабы не увели его. Он же красавчик. Здесь она перед ним мельтешит, а там город, враз уведут артисточки помоложе.
– Тебя в Таганрог-то не зовут, Маркелыч? Ты у нас тоже бобыль бобылём. Сколько уже не женат?
– Не приглянулся Екатерине Модестовне, ей интеллигентов подавай. А та, с зонтиком, мне и даром не нужна, то и гляди, как бы не огрела чем. Уж больно свирепа или не видит ничего без очков, а носить не носит. Так и вертит зонтом на каждого мужика.
– Это она завлекает, Маркелыч. Ей чем взять-то? Носом длинным? Вот она зонтиком и крутит.
– Они сейчас не тем заняты. Беспокоятся. Сребровский так и не объявился. А завхоз им не хозяин. Вот у них и безвластие. Полный разброд. Самуилыч только и держит. Уже не раз Витька, шофёра своего, подговаривали в Ростов сгонять. Вроде как за продуктами. Он соберётся, а они все тут как тут с сумками и чемоданами. Ну, дети малые. Жалко мне их, Александрыч. Только твоего приказа и опасаются. А так бы удрали. Может, разрешишь кому?
– Нет. Пока нельзя, Маркелыч, при всём моём к тебе уважении. Но, думаю, уже скоро. Ты их успокой, пусть потерпят немножко.
– Да когда же? Мне и самому тошно. Куда этот убивец сховаться смог? Неужели режиссёришко этот плюгавый, который удрал?