Эволюция потребления - читать онлайн книгу. Автор: Франк Трентманн cтр.№ 189

Эти цифры интересны в нескольких связанных между собой отношениях. Во-первых, получается, что бедность, а вовсе не потакание своим материальным желаниям, остается единственной главной причиной непогашения кредитов. Далее, эти цифры указывают нам на то, что, несмотря на усиление данной тенденции с 1980-х годов, излишняя задолженность в зрелых потребительских обществах, практикующих кредитование, становится судьбой лишь небольшого меньшинства, а неплатежеспособность – еще меньшего числа людей. В Англии и Уэльсе в 2004 году лишь один человек из тысячи объявил о своей несостоятельности. Подавляющее большинство смогло погасить растущие кредиты. Представление о более трезвом, сдержанном человеке прошлого: то был миф, а не история. В 1900 году суды во многих странах, начиная с Пруссии и заканчивая Англией, были под завязку забиты делами о неуплате кредитов, причем размеры задолженностей того времени современным должникам (и судьям) даже не снилась. Принятие законов о банкротстве во многих странах, наконец, служит признанием того факта, что с излишней задолженностью сталкиваются все общества изобилия, в том числе и страны с развитыми институтами социального обеспечения. Тем не менее отношение к неплатежеспособности в разных странах указывает и на их разное отношение к потреблению.

Общества с более либеральным подходом к кредиту относятся и к банкротствам более снисходительно. Та простота, с которой американец может подать заявление на погашение долгов по Статье 7, демонстрирует центральное положение кредита в системе потребления американского общества. Несостоятельному должнику необходимо скорее помочь как следует восстановиться, а не обрекать его на вечный позор. Ведь изгнанный должник – это всегда потерянный покупатель. Лучше помочь ему начать все сначала и вернуть его в ряды своих клиентов. В данном случае законодательство о банкротстве связано прежде всего с желанием сделать работу рынков более гладкой, а вовсе не защитить или проучить уязвимых граждан. Списать долги в США просто; даже слишком просто, если верить некоторым оценкам, согласно которым 15 % американцев, заявивших о банкротстве по Статье 7, на самом деле были в состоянии погасить кредит. В 2010 году 1,5 миллиона американцев подали заявление на списание долга общим размером 450 миллиардов долларов. Посредством списания долга американцы получают больше денег, чем за счет льгот по безработице ^[1161]. Это, кстати, еще один пример того, как потребители приобрели привилегии, раньше доступные только бизнесменам. Общества, ориентированные на рынок, такие как Великобритания, больше всего приблизились к американской модели, при которой банкротство связано в первую очередь с регулированием работы рынков.

Общества с развитой системой социального обеспечения, которые сохранили за собой право контролировать выдачу кредитов (например, Германия установила планку в 23 % для потребительского кредита), обнаружили, что не могут полностью отказаться от патерналистского подхода и в отношении списания долгов. В 1999 году в той же Германии новый закон предоставил потребителям возможность избавиться от своих долгов, однако для начала они должны были пройти консультацию по вопросам долга у специалиста и затем в течение шести лет придерживаться «правомерного поведения». Если бы социал-демократам удалось протолкнуть свою версию законопроекта, то должникам пришлось бы также платить сумму в размере их тройного оклада для того, чтобы им списали все долги; бывшие коммунисты считали даже такую меру слишком мягкой и предлагали выплату в размере пяти окладов, впрочем, безуспешно ^[1162]. Таким образом, неплатежеспособный немец больше не обязан был всю жизнь прозябать в своей задолженности и еле-еле сводить концы с концами, однако, в отличие от своего американского собрата по несчастью, он не был уже так свободен. Возможность начать с чистого листа надо было еще заслужить хорошим поведением. Показательны следующие примеры: в Америке граждане-банкроты имеют льготы в большинстве штатов, позволяющие им оставить у себя собственность стоимостью несколько тысяч долларов (а в Техасе жилье), в то время как суровый немецкий закон допускает удовлетворение только «скромных» потребностей должника – так, право на телевизор можно получить лишь в том случае, если он черно-белый. Скандинавские социальные государства зашли еще дальше в отношении к заявившим о своей неплатежеспособности должникам – в них видят общественную проблему, требующую вмешательства государства. В Финляндии в 2003 году были введены «социальные ссуды», чтобы помочь наиболее уязвимым избежать порочного круга высоких долгов и высоких процентов. Здесь к людям, оказавшимся на краю банкротства, приходит социальный работник, а не конфискатор ^[1163].

Чрезмерная кредитная задолженность низших слоев общества стала еще одним признаком неравенства, которое начиная с 1980-х годов захватывало большинство развитых стран – от англоязычного мира до Германии и Швеции. Другим признаком стало небывалое число миллионеров и миллиардеров. В Соединенных Штатах число миллионеров выросло вдвое с 1995 по 2005 год. К началу XXI века на долю самых богатых 10 % населения в англоязычных странах приходилось 30–40 % дохода – цифра, невиданная с 1930-х годов ^[1164]. Наиболее яркая асимметрия наблюдается на самом верху общества. Супербогатые превратились в мегабогатых. В промежуток между 1995 и 2007 годом четыре самых богатых человека Америки увеличили свое состояние больше, чем в два раза, и оно стало составлять свыше одного триллиона долларов.

Истинные причины новой эры неравенства пока остаются предметом споров, среди главных кандидатов – технологический прогресс, рост числа одиночек, низкооплачиваемая работа, неполная занятость и менее эффективное перераспределение доходов. Огромное количество книг рассказывает о том, насколько негативно неравенство влияет на самочувствие, душевное здоровье, гражданскую ответственность и толерантность ^[1165]. Нас же интересует в первую очередь то, несет ли неравенство, кроме всего прочего, и ответственность за излишнее потребление. Некоторые эксперты полагают, что так и есть. Для них чрезмерное использование кредитов и нездоровая любовь к вещам («материализм») являются симптомами одной и той же болезни – растущего неравенства. Рост богатства и денег, утверждают они, спровоцировал настоящую «лихорадку по роскоши» ^[1166]. Новоиспеченные богатые живут в «собственном мире» материальных излишков – королевстве Ричистан (от англ. «rich» – богатый), название которого придумал ведущий иностранный корреспондент газеты Wall Street Journal Роберт Фрэнк. «Сегодня в королевстве Ричистан множество богачей, у которых столько денег, что они вводят совершенно новый уровень потребления. Добиться звания по-настоящему расточительного покупателя еще никогда не было так сложно, ведь сегодня миллионы миллионеров соревнуются за одни и те же символы статуса, а еще большее число безумных потребителей спускают деньги на предметы роскоши, чтобы подражать элите» ^[1167]. Гордый обладатель яхты длиной 100 футов тут же расстроится и сникнет, если мимо него вдруг проплывает яхта длиной 450 футов. Чтобы угнаться за современными богачами, нужно иметь машины, дома и украшения гигантского размера. Роберт Фрэнк утверждает, что подобные излишества создают лавину расходов, которая ползет от супербогатых к среднебогатым, от них к среднему классу – и так вплоть до самых низших слоев общества, которые тоже лихорадочно стремятся догнать своих непосредственных ориентиров. Недавно психологи, обеспокоенные психическими расстройствами, которые может вызвать неравенство, начали активно объяснять обществу разницу между «иметь» и «быть», о которой говорил Эрих Фромм. Люди, утверждают психологи, не должны связывать себя столь сильно с тем, чем они владеют, идентифицировать себя следует с тем, кем ты являешься ^[1168].