Кругосветное счастье - читать онлайн книгу. Автор: Давид Шраер-Петров cтр.№ 51

Наверняка такие разговоры происходили у них нередко. Разговоры разговорами, а любовь любовью.

Пьеса по рассказам Бабеля была поставлена в сентябре восемьдесят второго. Кажется, так. Потому что потом наступили последние годы отказного нашего существования, еще более безнадежные. Да, пожалуй, наш театр помогал отказникам выжить. Пьесу мы играли на разных квартирах, кочуя по Москве со всем реквизитом. Знали об этом власти? Не сомневаюсь, знали. Почему же делали вид, что не замечают? Время было сложное: Афганистан, в котором бесславно увязли советские войска, хронические неурожаи, которые вынуждали просить Америку и Канаду поставлять зерно, какие-то глубокие разногласия между Политбюро ЦК и КГБ да и внутри каждой из этих дьявольских организаций. Словом, власти запихнули нас в мешок отказа и ждали подходящего момента, чтобы выслать в Сибирь или продать за какие-то неслыханные барыши. А пока наш подпольный театр продолжал существовать. Арам приступил к постановке пьесы Петропулоса «Давид и Голиаф», переведенной с греческого Гомером. Вполне понятно, что Арам играл Давида, а Лия — его возлюбленную Авигею, жену богатого и злого Навала, которого Господь покарал смертью. Покарал смертью, а жену его, Авигею, Он отдал Давиду, победившему злого Голиафа. Такой вот мифологический сюжет, отчасти совпадавший с реальностью, репетировала наша труппа. Правда, Исав был добрый, а не злой. К тому же он так любил Лию и Сида, что пересиливал свою ревность. Поскольку Гомер не собирался уезжать, а Лия твердо решила эмигрировать, то не было смысла затевать развод.

Воспроизвожу только то, что видел сам. Исав больше не заезжал за Лией и Сидом. Их провожал Гомер на такси. Дела у Гомера шли хорошо. В Театре драмы и комедии приняли в его переводе пьесу древнегреческого драматурга Аристофана «Облака», а в Питере выходил переведенный Гомером исторический роман одного из современных греческих писателей. Все знали об адюльтере. Вначале кто-то осуждал, кто-то оправдывал, кто-то даже перестал знаться с Лией, а некоторые и с Исавом (за его «беспринципность»). Но пять лет — большой срок. Почти тюремный. Так что разговоры улеглись, и близость Лии и Гомера стала рутиной. Мы встречались с возлюбленными не только в нашем театре. Страсть их не прошла, а, казалось, стала еще сильнее. Это видели все на репетициях, спектаклях и в «свете». Для нас «светом» были встречи у американских дипломатов с просмотром новых кинофильмов, обильными угощениями и возлияниями. Лия ходила на просмотры с Гомером. Чаще всего такие вечера устраивались американским атташе по культурным связям или его помощниками. Начался последний год нашей отказной жизни. Мы, конечно, тогда не знали, что последний, но чувствовали приближающиеся политические перемены и надеялись, что вот-вот получим разрешение на выезд. Особенно это ясно стало после Чернобыля. С тревогой ждала перемен Лия, все еще надеясь, что Гомер в последнюю минуту передумает, получит вызов из Израиля и подаст документы в ОВИР.

Однажды мы с женой были приглашены в гости к милому американскому дипломату Двэйну Макрою и его жене Изабел на просмотр мюзикла «Скрипач на крыше». Была весна, но пока еще хмурая, неустойчивая. В стране начались перемены. И тем не менее каждый поход в дипломатический дом был рискованным. Но у нас не было выхода. Американские дипломаты были единственными живительными ручейками, которые поддерживали нашу борьбу за выезд. Супруги Макрои жили в многоэтажном доме на Кутузовском проспекте. Как раз напротив пирамидальной громады гостиницы «Украина». Дипломатический дом был отгорожен от Кутузовского проспекта каменным забором с воротами, у которых дежурили вооруженные милиционеры, выполнявшие роль пограничников. Мы должны были терпеливо ждать, когда пригласивший нас дипломат выйдет и проведет нас через охраняемые ворота. Мы пришли раньше и ждали, разговаривая о незначительных вещах, чтобы заполнить вязкое время ожидания. Белесое солнце, как летучая мышь, скользнуло крылом по милицейской будке и свалилось за Триумфальную арку на западном конце Кутузовского проспекта. Вскоре пришли Лия с Гомером. Мне показалось, что глаза Лии опухли и покраснели, как будто она до этого плакала. Гомер был необычно замкнут. Наконец, из ворот вышел Двэйн Макрой — высокий, красивый, белозубый. Его сияющая улыбка на широком темнокожем лице, казалось, разогнала тучи ненастного мартовского дня. Мы прошли мимо охранников, вошли в подъезд и поднялись на лифте. В квартире Макроев было тепло, уютно, безопасно. Да, пожалуй, нигде, кроме квартир наших друзей из американского посольства, мы не чувствовали себя спокойно. Хотя и это была иллюзия. Понятно, что каждое наше слово прослушивалось и записывалось на магнитофон совдеповской службой безопасности. Мы к тому времени научились выбирать слова или заменять слова жестами. Или пользоваться блокнотами с самостирающимися записями. В прихожей громоздился айсберг холодильника с охлажденным пивом. На столике в телевизионной комнате теснились блюда с колбасами, сырами, зеленью, сладостями. Бутылка с калифорнийским «Ширазом» была гостеприимно откупорена. Кофейник испарял экзотические запахи тропиков. Мы пили, закусывали и смотрели «Скрипача на крыше».

Фильм кончился. Мы допивали вино и кофе. В воздухе еще плыла главная музыкальная тема любви и печали. Разговор зашел о соотношении любви и жертвенности. Изабел, жена дипломата, сказала:

— Когда любишь по-настоящему, жертвенность ради любимого человека сама по себе приносит наслаждение!

Дипломат и его жена были афроамериканцами, горячими открытыми людьми. Каждое слово Изабел шло от сердца.

Моя жена спросила:

— Изабел, милая, это общая фраза или ваши слова основаны на собственном опыте?

Все посмотрели на хозяйку: что она скажет. А Лия попросила, словно о помощи:

— Пожалуйста, расскажите нам о себе. Я уверена, что вы пережили нечто подобное…

Она не сказала, что именно подобное, но мы поняли. Изабел посмотрела на мужа. Он наполнил наши бокалы «Ширазом» и улыбнулся жене. Изабел стала рассказывать:

— Я родилась в деревне, неподалеку от городка Сельма, что в штате Алабама. Мой отец был фермером среднего достатка. Он мечтал, чтобы хоть кто-нибудь из пятерых детей окончил колледж. А потом, по возможности, выучился на врача. Такая была мечта у моего покойного отца. Я училась хорошо, и выбор отца пал на меня. Предметы давались мне легко. Я закончила колледж при Бирмингемском университете и на следующий год была принята там же на медицинский факультет. Через год на вечеринке у моих друзей я познакомилась с молодым сотрудником Госдепартамента. Он приезжал навестить свою мать в Бирмингем. Мы начали переписываться. Он звонил мне чуть ли не каждую неделю. Потом снова приехал. И пригласил меня в Вашингтон. Музеи, театры, ночные клубы. У фонтана перед зданием Конгресса он сделал мне предложение. Я вернулась домой с бриллиантовым колечком на безымянном пальце. Мы решили, что летом поженимся, я останусь в Бирмингеме получать диплом врача, а потом приеду навсегда к нему в Вашингтон. Но жизнь рассудила иначе. Моего жениха неожиданно направили в одну из стран Латинской Америки на несколько лет. Он примчался ко мне. Надо было немедленно выходить замуж, бросать университет и уезжать с ним… Или… Я выбрала Двэйна.