Пленницы судьбы | Евгений Анисимов | страница 94 | LoveRead.ec

Но пятидесятилетняя княгиня Палей так и не успела насладиться признанием, достигнутым с таким трудом. Началась революция, супруги никуда не уехали. Они сидели в Царском Селе — видно, жаль было покидать свое новое уютное гнездышко. В их дворце были собраны замечательные коллекции. Как вспоминала дочь Павла Александровича Мария, «привезенные из Парижа коллекции находились на своих местах, в застекленных шкафчиках стоял дорогой фарфор, китайские безделушки из камня, старинное серебро, сверкающий хрусталь. На стенах висели картины и портреты, комнаты были обставлены великолепной старинной мебелью. Отец с женой с любовью собирали эти коллекции, и каждый предмет навевал им приятные воспоминания». Оставлять все это не было никаких сил. Кроме того, поначалу революция не казалась великому князю Павлу Александровичу особенно страшной — ведь он был западником, человеком по тем временам передовых взглядов и не раз уговаривал племянника ввести конституцию. Поэтому начавшиеся после отречения Николая II перемены не пугали Павла. Наконец, как многие русские люди, они думали, что — ничего, все скоро утрясется, и мы еще потанцуем на балах!.. Не утряслось. В августе 1918 года в их дворец явились комиссары, конфисковали все продукты и спиртное, а затем арестовали великого князя, к тому времени тяжело больного, а также и их сына Владимира, посадили обоих в знаменитую тюрьму ЧК на Гороховой улице. Ордер на арест был подписан председателем петроградского ЧК М. Урицким.

И тут Ольга Палей, выгнанная на улицу (порой ей негде было ночевать), утратившая также все свои богатства (она передала семейный архив и ценности в австрийское посольство, но и в Австро-Венгрии в 1918 году началась революция, так что все состояние семьи пропало), проявила необыкновенное мужество. В ней, как в нескольких поколениях русских женщин, некогда шедших в Сибирь по Владимирке за своими опозоренными и униженными мужьями и сыновьями, пробудились самые прекрасные христианские черты: милосердие, сострадание, терпение. Она, раньше капризная и избалованная, переменилась. Как и сотни других жен и матерей, Ольга часами простаивала с передачами в очередях у тюрьмы. Она отважно и даже бешено защищала своих близких, в ней и раньше, — как писала в мемуарах Мария Павловна, — «под внешней светской беспечностью всегда бродило нечто необузданное, стихийное». Палей дважды удалось прорваться к самому Моисею Урицкому — главному палачу Петрограда. Он не предъявлял великому князю никаких обвинений, кроме того, что все Романовы, как «враги народа», понесут расплату за все триста лет его угнетения. Впрочем, Урицкий обещал, что дальше Сибири Павла Александровича не пошлют. Видно, что даже ему прямо отказать напористой Ольге Валерьяновне было трудно. А может быть, большевики еще не знали, что делать с членами свергнутой династии — «красный террор» только-только начинался, сам Урицкий был убит в сентябре. Первым в неизвестном направлении увезли с Гороховой ее сына Владимира. Чуть позже он погиб на дне заброшенной шахты в Алапаевске, куда его вместе с великой княгиней Елизаветой Федоровной и другими членами семьи Романовых толкнули палачи. Следствие показало, что, сбрасывая свои жертвы живыми, палачи бросали вниз бревна, камни и гранаты. И, несмотря на это, некоторые из Романовых прожили в шахте еще несколько дней. Но о страшной смерти любимого сына — доброго, умного, талантливого, Палей узнала только за границей. По отзывам многих людей, Владимир Палей был человеком исключительных способностей — поэт и художник (его сводная сестра Мария Павловна вообще считала, что это был гений, не успевший расцвести).

Но еще до известия о гибели сына Ольга 30 января 1919 года из городской газеты узнала, что Павла Александровича расстреляли вместе с другими тремя великим князьями. Вначале его, тяжело больного человека, перевели в тюремную больницу. Там Палей видела мужа в последний раз. А затем Павла перевезли в Петропавловскую крепость и расстреляли у ямы. Затем яму завалили дровами и так сожгли трупы казненных. Палей заказала панихиду по мужу (о чем было даже помещено объявление в газете) и потом бежала в Финляндию, куда она накануне отправила дочерей. Сила ее горя была так велика, что организм не выдержал — у нее обнаружился рак, и только срочная операция спасла ее жизнь, точнее, продлила ее существование на земле. «Она вышла на свет, — писала Мария Павловна, увидевшая Ольгу в Париже в 1920 году. — Смертельно бледное, прозрачное лицо, невероятно постаревшее, в морщинах. Она как-то стала меньше ростом, вся ссохлась... Горе совершенно изменило ее, сломленный, несчастный человек, она едва могла связать пару слов, додумать мысль до конца. Не осталось и следа былой выдержанности, самообладания; несчастья поселили в ней ужас, сокрушили ее; она безропотно, всем существом отдалась им». Годами, днем и ночью, до самой своей смерти в 1929 году, она терзалась мыслью, что в самом начале революции могла (с ее-то энергией, связями и расчетом!) вывезти мужа и сына из России — ведь парижское гнездо ждало их. Но почему-то этого она не сделала...

Пленницы судьбы